Форум » История » Заочные экскурсии. Новый Иерусалим, Ферапонтово » Ответить
Заочные экскурсии. Новый Иерусалим, Ферапонтово
Сат-Ок: Новый Иерусалим, Ферапонтово (к теме «Церковный Раскол») 60-е – 70-е годы ХVII века ознаменовались последним расцветом эсхатлогического мифа, охватившим на короткое время большие массы населения. Жестокое противостояние новой и старой веры, исправления в богослужебной литературе и перемены в обрядах были восприняты частью населения как святотатство. И происходило это не случайно. В преддверии последней в обозримом будущем апокалиптической даты – 1666 года (европейское летосчисление приобретало всё большую популярность в связи с увеличившимися связями с Европой) – оказалось, что существуют серьёзные противоречия в церковных книгах, которые были обнаружены появившимися при дворе греческими и южнославянскими книжниками. Необходимо было срочно исправлять положение. Тут необходимо отметить, что в те времена отношение к написанному слову было чрезвычайно бережным. Более того, слово написанное являлось предполагаемым свидетельством за или против человека на Страшном Суде. Так в самосознании русского народа отразился неимоверный труд переписчика и редкая к тому времени грамотность среди населения. То, что для нас представляется не имеющим принципиального значения, тогда было наполнено самым живым переживанием и не могло быть механически заменено на нечто иное. Фактически происходила смена устоявшейся веками символики, разрушался миф, в котором жили многие поколения. Впрочем, и в наше время культурные символы для определённой части населения несут сакральную нагрузку: вспомним, как тяжело воспринималась многими замена советской символики (цветовой гаммы, музыки гимна). Нововведения, происходящие по указке учёных монахов из южных областей и по повелению царя Алексея Михайловича, были вызваны прежде всего их страхом за свою посмертную судьбу. Но они по этой же самой причине не были приняты большим количеством людей. В середине 50-х годов произошёл Раскол. Царь Алексей Михайлович чувствовал себя тогда в двойственном положении и немало опасался за свою посмертную судьбу – всё-таки именно за ним было последнее слово. Доводы Никона он 12 лет назад принял и вводил новый церковный устав, что называется, огнём и мечом. Но при этом состоял в странной переписке с Аввакумом, сообщая ему, что будет его преследовать как царь, но просит молиться за его душу как всякий мирянин. Так продолжалось до самой смерти царя, и Аввакум рассказывал после, что ему было видение, как душа умершего мучается в аду. Победивший Никон открыто претендовал на то, чтобы быть соправителем Алексея Михайловича, и когда понял, что царь не собирается делиться властью, устроил демарш. Неслыханное дело – патриарх самоустранился от выполняемой работы и удалился в подмосковные леса. Там он лично принялся руководить созданием малой Палестины - уникального архитектурно-ландшафтного комплекса, воспроизводящего священные для христиан места жизни и смерти Иисуса Христа. Перво-наперво Никон повелел сложить для себя необычную часовню в месте, названном им Гефсиманским садом, – каменный скит, и молился там в уединении. Сегодня Новоиерусалимский монастырь стоит на окраине ухоженного городка Истры. Федеральная трасса петляет по городу и в самом конце выводит на возвышение, с которого видно, что на соседнем холме, приблизительно в километре, как на ладони раскинулся сказочный город, освещённый сияющим солнцем. Мы идём по тропинке вдоль высокой стены, намереваясь исследовать окрестности и совместить увиденное с тем, что знаем об этом месте. От западных ворот разбегаются уютные дорожки с указателями. Поворачиваем направо и через пять минут выходим к трёхэтажному скиту. Скит одиноко и молчаливо возвышается в густом разнотравье Гефсиманского сада. Он пока не отреставрирован, но сохранившиеся богатые изразцы играют зеленью и синевой на пылающем утреннем солнце. В тридцати метрах – Истра-Иордан. Истра – небольшая речка, скрытая в тени опустивших к воде свои ветви деревьев. На берегу мостки, и мы пользуемся возможностью омовения. Мостки уходят под воду. Дно песчаное, ледяная вода по грудь, у дна стелятся переплетающиеся струи ключей. За пышными кронами Гефсиманского сада просвечивает розовой штукатуркой столпообразный скит. Удивительное место. Особенно если помнить, какое значение придавалось в те далёкие времена символическим библейским названиям. В глубине парка расположен так называемый музей деревянного зодчества – деревенский дом из деревни Выхино (ныне – территория Москвы) с обстановкой 30-40 гг. ХIХ века, часовня ХVIII века, привезённая из Чеховского района. Ещё дальше возвышается ветряная мельница. Войдя на территорию, останавливаемся, поражённые открывшейся удивительной картиной. Словно волшебный город света из сказки о царе Салтане сияет тёмной медью и светлым золотом возносящихся в небо гроздьев луковиц; поднимаются ослепительными белокаменными уступами стены, рождая ещё одну ассоциацию – столицы Гондора Минас Тирита из фильма «Властелин Колец». В прошлом ассоциации были иными – это было зримое воплощение представлений русского человека о горнем Иерусалиме – райском граде. Завораживающая особенность заключается в том, что три мощных здания слиты в одно целое. К центральной Воскресенской церкви примыкает подземная церковь святых Константина и Елены, а с другой стороны - мощная ротонда, увенчанная шатром. Целокупно Воскресенский собор построен по образу и подобию храма Гроба Господня в Иерусалиме и повторяет его план и размеры. Это придаёт собору особые очертания, ибо русской архитектуре не свойственны некоторые пропорции, например, столь развитая алтарная часть. Дело в том, что храм Гроба Господня в Иерусалиме на старом фундаменте возводили крестоносцы и частично воспроизвели западные архитектурные формы. Сейчас вид собора не полон – не восстановлена пока ещё семиярусная колокольня, разрушенная фашистами в 1941 году при отступлении. 10 декабря ими был разрушен весь ансамбль, больше других пострадала колокольня. С этой колокольни остался лишь один Трёхсвятский колокол весом в сто пудов (более полутора тонн). Колокол был отлит в том самом 1666 году монахом Сергием, а старец Паисий украсил его богатыми изображениями. Изображения настолько богатые и выпуклые, что колокол похож на огромный пряник, покрытый стёртой временем глазурью. По замыслу основателя, монастырь должен был стать топографическим и смысловым центром целого комплекса по образу и подобию подлинного Иерусалима. Названия стали воспроизводить места, связанные с событиями из жизни Иисуса Христа. Возникла так называемая подмосковная Палестина. Река Истра стала именоваться Иорданом, возвышенность на восток от монастыря – горой Елеон, холм на северо-западе – Фаворской горой. Холм в излучине Истры, который был частично увеличен и на котором, собственно, сам монастырь и был возведён, был назван не иначе как Сионом. В 1656 году началось активное строительство и до 1666 года его возглавлял сам патриарх. Такое обширное символическое действо недаром было приурочено к апокалиптической дате. Помимо прочего, оно ещё знаменовало собой нарождающееся противостояние светской и духовной власти. Представители династии Романовых – Михаил Фёдорович и Алексей Михайлович – уже не претендовали на то, чтобы представить себя как глашатаев божественной справедливости. Авторитет царской власти после Смутного времени серьёзно покачнулся. Начались бунты: Медный, Соляной, восстание Василия Уса и Степана Разина… Периодически появлялись самозванцы, что было совершенно невозможно в ХVI веке. Властолюбивый и непримиримый патриарх пошёл на неслыханное – разделил идеи Третьего Рима и Нового Иерусалима, до того сочетавшиеся в Москве. Этим самым он превозносил духовную власть и показывал её независимость от власти светской. Однако царь, лишь по недоразумению или издёвке прозванный «Тишайшим», не испугался. И посылать за Никоном не стал. Уехал – и уехал. Никон через несколько лет заволновался и решил вернуться, но – увы! – Алексею Михайловичу конкуренты были не нужны. 12 декабря 1666 года при содействии и при личном присутствии троих других Вселенских патриархов (Иерусалимского, Антиохийского и Александрийского) Никон был лишён сана и в качестве простого монаха заточён в Ферапонтов монастырь. Надо помнить, что встреча всех Вселенских патриархов – это было на самом деле событие века, ибо добираться до Москвы каждому из них пришлось много месяцев. И не сравнить в нынешними «встречами в верхах»! Перенесёмся в Ферапонтов монастырь. Около пятисот километров от Москвы до Вологды, затем поворот на северо-запад, по древней дороге вдоль Кубенского озера ещё несколько десятков километров по холмистой малолюдной местности. И сейчас население здесь довольно редкое, а во времена Никона это была совершеннейшая глушь. И в те времена точкой отсчёта была не Вологда, а Белоозеро, где протекает Шексна, впадающая в Волгу, и богатый Кирилло-Белозерский монастырь. Ферапонтов монастырь находится в полутора десятках километров к северу от Кирилло-Белозерского монастыря, что на озере Сиверском (ныне г. Кириллов Вологодской области). Первоначально он назывался Рождественским монастырём и был основан в 1398 году Ферапонтом, монахом московского Симонова монастыря, который помог Кириллу найти указанное тому Богородицей святое место, но сам не одобрил очень жёстких правил, установленных Кириллом, и основал свой монастырь. Последователь Сергия Радонежского, Ферапонт выбрал уединённое место между живописными озёрами - Бородавским и Пасским. Ныне это село Ферапонтово Вологодской области. Вторым настоятелем здесь был св. Мартиниан, любимый ученик и келейник св. Кирилла, долгое время игуменствовавший и у Троице-Сергия. В XV веке начинает возводиться торжественный архитектурный ансамбль монастыря. В 1490 году построен собор Рождества Богородицы, который впоследствии послужил образцом для многих монастырских храмов. Для его росписи приезжает знаменитый Дионисий со своими сыновьями. Работы ведутся два года – в 1502 – 1503 годах. Сейчас фрески находятся под охраной государства, в храме постоянно работают реставраторы. Собор Рождества Богородицы – подлинная жемчужина Русского Севера. Ферапонтов монастырь со своей иконной росписью мастера Дионисия является драгоценнейшим музеем русского искусства. Стены и башни этого монастыря, равно как и Кириллова, разросшегося со своим посадом в целый город, представляют один из лучших архитектурных ансамблей Древней Руси. В XV столетии это была святая земля пустынножителей. Вокруг больших обителей строились скиты и хижины отшельников, учившихся безмолвию и хранивших нестяжание как один из главных заветов преподобного Кирилла. В XVI монастырь становится значительным культурным центром края. В 1666 году сюда ссылают опального патриарха Никона. Около десяти лет провёл Никон в Ферапонтове. Монастырь стоит на высоком крутом холме над озером. На самом берегу, как в старину, - баньки и мостки, с которых удобно нырять в воду. Вверх по склону поднимаются могучие остроконечные ели, подобно пикам стрельцов, охранявших опального патриарха в его путешествии. Выше – белые монастырские стены. Но это отнюдь не стены Кириллова или Троице-Сергиева монастыря. Стены невысоки, это, скорее, просто каменная ограда, - не от нападения врагов, а, скорее, от нашествий волков, которое страшно воют в лютые зимние морозы. Отгораживаться от мирских забот тоже нет особой надобности: население малочисленно, почти все друг друга знают, и монаха в путнике сумеет угадать любой мирянин. Не ограда держала Никона, но нечто другое. Что? Куда бежать человеку, который посягнул на высшую власть в стране, - власть, которая сильнее светской? Его величавый облик обладает притягательностью, голос – силой, речь – умом и красотой, так что все вокруг невольно подпадают под действие этого обаяния. Да, он патриарх, лишённый сана, осуждённый и сосланный, но всё же патриарх! Всюду он будет узнан. Да и не может он уйти в бега: держащему в руках почти что скипетр и державу невозможно смириться с мыслью стать преследуемым и гонимым чернью. Над мощными воротами монастырей обычно строят надвратные церкви. В Ферапонтове над воротами были устроены покои, которые и занимал Никон. Из высоких узких окошек ему была видна дорога, ведущая по мосту через речку на соседний холм, озеро слева, а за ним – дремучий, непроходимый лес. Врата украшены двумя близко поставленными декоративными шатрами – теми, против которых так боролся Никон. В монастыре всего три храма с переходами-галереями, один из которых тоже покрыт широким шатром. В церкви Рождества Богородицы фрески – сияющее красками творение Дионисия. Они должны были напоминать Никону о духовном подвиге Кирилла и Ферапонта, одним из главных заветов которых было нестяжание, бедность, отказ от мирских забот. Церковь же во времена Никона следовала примеру Иосифа Волоцкого, не чуждаясь ни богатства и роскоши, ни прямого вмешательства в жизнь государства. Но Никона не могли укротить годы молитвы и поста. Энергия у «простого монаха» была генеральская, и спустя десять лет он неформально приобрёл такую власть в Ферапонтове, что в 1676 году его перевели под строгий надзор в Кириллово-Белозерский монастырь, который окружали могучие кирпичные стены. Там он провёл ещё пять лет. После многочисленных прошений в 1681 году Никон получил от царя Фёдора Алексеевича разрешение поселиться в Воскресенском Новоиерусалимском монастыре, который был любимым его детищем. Умер ссыльный патриарх, возвращаясь в построенную им обитель. Добравшись водой до Ярославля, он уже поднимался на струге по реке Которосль. Уже близко был Ростов Великий, от которого сухопутным путём до заветной Москвы рукой подать. Но увидеть Москву и Новоиерусалимский монастырь ему было не суждено. Семидесятипятилетний Никон умер в струге на водах Которосли. Через несколько лет он был посмертно реабилитирован – восстановлен в звании патриарха. И погребён был по чину патриаршему в могиле, которую сам себе когда-то приготовил в Новоиерусалимском монастыре. Немало повидал Новоиерусалимский монастырь на своём веку. Крепостная стена была сооружена уже после смерти опального основателя. Стена выстроена по всем правилам оборонительного зодчества, лишь выделяются однотипные декоративные башенки, уподобленные куполам ротонды и Воскресенской церкви. Здесь в 1698 году неподалёку, на берегу Истры произошёл бой царских войск с восставшими стрельцами, в результате чего 57 взятых в плен зачинщиков-стрельцов были казнены под этими стенами. На территории монастыря небольшое кладбище. Здесь похоронены жена и сын Суворова. В ХIХ веке холм собора огибала просёлочная дорога, по которой изредка проезжали телеги и проходили странники, а сейчас - автострада, заворачивающая непрерывный поток машин, едущих в сторону Волоколамска. В довоенное время тут находился музей, но большинство коллекций было уничтожено захватчиками, и при восстановлении музея пришлось всё собирать по крупицам. Отгремели многие грозные и славные события. Теперь мало кто столь же буквально верит в скорый Конец Света и постоянное вмешательство божественных и сатанинских сил в жизнь людей. Даже верующие люди в массе своей воспринимают эти вещи аллегорически. То, что являлось основополагающим культурным фактором и было нормой три-четыре века назад, сейчас свидетельство неразвитости сознания и оторванности от накопленного опыта человечества. Однако понимать действительные побуждения наших славных предков, их веру, любовь и надежду, одним словом, всё то, что наполняло их жизнь, выплёскиваясь порой через край, - необходимо. Необходимо также понимать, что мысль – вполне материальная сила, и каждый волен преобразовывать свои мысли в великолепное творчество или разрушительные поступки. Глядя на блистающее многоглавие Ново-Иерусалимского монастыря, уничтоженного, но восставшего из праха, понимаешь это особенно отчётливо. Новый Иерусалим, град горний Истра-Иордан Скит патриарха Часовня 18 века 19 век Монумент сибирским дивизиям на танковом поле в Садках Палеозой и антропоген - на пути к Н. Иерусалиму Ферапонтово. Мост въездной Вид от входа в монастырь Фрески Дионисия
Ответов - 2
Сат-Ок: Чудеса огнепалого протопопа Ольга Ерёмина С высокого, поросшего соснами холма открывается лежащий внизу, у излучины Протвы, Пафнутьев монастырь. Отправляясь по делам в недалёкий Боровск, игумен любуется на прочные стены, которые недавно выстроил смоленский зодчий Фёдор Конь. В центре – величественный храм с шлемовидными куполами. Рядом дно из самых старых зданий монастыря – одностолпная трапезная XV века, стоящая на высоком подклете. В трапезную по широкой кирпичной лестнице поднимаются монахи. На столах – незамысловатая, но сытная монастырская пища. Сбоку – дверца, ведущая вниз, в подклет. Туда раз в день заходит один чернец. В руках у него ломоть хлеба и кувшин воды. Проходит под гулкими сырыми сводами. Дрожащий свет свечи едва позволяет разглядеть небольшую, среднему человеку по грудь, дверь с окошечком. Он ставит кувшин, открывает окно и ждёт. Через некоторое время появляется иссушённая рука. Хлеб и вода исчезают в окошке, а чернец спешит выбраться на монастырский двор: уж больно спёртый воздух у темничного сидельца. А тот, кто вот уже одиннадцатый месяц по велению царя сидит в каменном мешке, не спеша читает молитву. Грешен еси, не знает, где восток, где запад, в какую сторону кланяться; не ведает, какого святого надобно помянуть: в кромешной темноте дням потерян счёт. Сквозь могучие стены подклета не доносится до узника колокольный звон. С умыслом сделан каменный мешок: в полный рост не встанешь, ляжешь – члены не распрямишь. Тишина, слышно лишь, как мышата пищат. Если бы не это, думал бы, что совсем оглох. Но сердце ещё стучит, болит душа за святую Русь, за своих духовных детей. И прежде, чем вкусить худого хлеба, осеняет себя двупёрстным знамением и творит молитву протопоп Аввакум. * * * Два столетия в среде старообрядцев тайно переписывались и сохранялись сочинения протопопа Аввакума, написанные в основном в Пустозерске, в земляной тюрьме. По одной из копий в 1862 году было опубликовано «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное», которое стало не просто памятником старины, но и значительным культурным событием. А в XX веке были найдены два текста «Жития», собственноручно написанные автором. Бесценные документы позволили учёным более полно воссоздать историю одного из самых масштабных явлений XVII века – историю церковного раскола. Борьба между старолюбцами и никонианами стала достоянием толстых монографий. Редки и малочисленны в наше время старообрядческие общины. Но житие протопопа Аввакума продолжают читать и перечитывать. Чем притягивает это произведение? Первыми житие протопопа Аввакума оценили русские писатели – И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, Максим Горький и многие другие: их поразил язык произведения, необыкновенно богатый и гибкий. Аввакум то возвышает свой голос, наполняя его пафосом (и при этом используя церковнославянский язык), то намеренно упрощает и снижает стиль (используя просторечие, или, как он сам выражается, «вяканье»). Подобные сочетания были несвойственны древнерусской литературе. В каждом конкретном случае употребления тех или иных языковых средств оправдано, связано с содержанием и предельно усиливает выразительность речи. Аввакум разрушает житийный канон, в котором не было места не только личности автора, но и личности самого святого, который представал перед читателями в образе идеального героя – не таким, каким он был, но таким, каким должен был быть святой. Произведение, созданное протопопом Аввакумом, - это одновременно исповедь и проповедь. Автор сразу заявляет, что пишет о своей жизни по понуждению своего духовного отца старца Епифания, словно исповедуясь ему. В то же время эпизоды своей жизни Аввакум делает материалом для страстной проповеди христианства в его древнем изводе, во весь голос проклиная новшества, введённые Никоном. Писатели активно популяризировали «Житие…», которое стало достоянием широкой общественности. Вторая половина XIX века в России характеризуется активным развитием революционного движения. Молодые революционеры не могли пройти мимо столь яркого примера самоотверженности, бескорыстия, могучей воли к борьбе, готовности пойти на мучения и смерть ради высокой идеи. Пример Аввакума помогал Н. Г. Чернышевскому, П. Г. Успенскому, деятелям «народной воли»... В царствие Алексея Михайловича Романова страна разделилась на два лагеря: старолюбцев (старообрядцев) и никониан. Возник церковный раскол. После революции октября 1917 года, когда страна вновь раскололась на два непримиримых лагеря, тема жизни-подвига на переломе эпох стала актуальной как никогда. Тело Аввакума сгорело в огне, чтобы возродиться в царстве духа. Сгореть, чтобы воскреснуть в духе - так понимал события, происходящие в России, Максимилиан Волошин, в своей поэме «Протопоп Аввакум» обращаясь к образу выдающегося проповедника, обличителя и пророка. Во все времена читатели «Жития…» видели перед собой не только борца за чистоту христианской веры, но и необыкновенного человека, который прошёл через тягчайшие испытания: голод, холод, смерть детей, претерпел мучения телесные и страдания нравственные, но не потерял любви к людям и способности прощать. Поразителен тот факт, что, возвратившись в Москву «из Даур», где его мучил воевода Афанасий Пашков, Аввакум просит царя не карать воеводу за те страдания, которые этот человек принёс его семье. Он лишь советует Пашкову постричься в монахи, чтобы замолить свои грехи перед Господом и людьми. Когда Алексей Михайлович ссылает протопопа в Пустозерск, а его «подружие» и детей в Мезень, Аввакум пишет царю, что молит Бога за него и его семью. При этом от своих убеждений неистовый протопоп не отступает. В наше время протопоп Аввакум приближается к нам новой гранью своей личности, и мы начинаем особенно ценить в нём ещё и то, что наши предшественники, возможно, воспринимали как само собой разумеющееся. * * * Житие – произведение, которое строится по строго определённому канону. Одной из его обязательных составляющих являются чудеса - рассказы о событиях, подтверждающих избранность святого: об исцелениях больных и страждущих людей от мощей святого или по молитве к ему, о помощи святого людям в критической ситуации. Чудеса исцеления можно назвать «протокольными»: без них не обходится ни одно житие. Но есть чудеса, в основу которых легли реальные жизненные коллизии; именно они раскрывают перед нами личность человека, признанного церковью святым. В качестве примера можно привести некоторые чудеса из «Жития Сергия Радонежского»: это чудо о медведе, когда дикий зверь приходит ежедневно к келье отшельника и требовал хлеба; чудо во время трапезы, когда Сергий, встав, приветствовал вслух проезжавшего в тридцати верстах от монастыря Стефания Пермского; чудо молитвы во время Куликовской битвы, когда Сергий Радонежский, будучи в монастыре, называл имена погибающих в жестокой сече и возносил молитвы за упокой их душ. Однако во всех этих случаях о чудесах святого рассказывает не он сам, а автор жития. Протопоп Аввакум, следуя канону, должен рассказать о тех чудесах, которые он творил. Читатели имели бы полное право упрекнуть его в нескромности и даже дерзости, если бы не утверждение Аввакума: это не он творит чудеса, но Бог через него являют людям свою милость. Аввакум – только орудие в руках Господних. Он смиренно повествует о том, как приходили к нему за исцелением люди, и он их молитвами поднимал, как успокаивал бесноватых, изгоняя из них бесов, как, возвращаясь из Даур, на Иртыше попал в руки к иноземцам, и «варвары же Христа ради умягчилися и ничего мне зла не сотворили». (Здесь и далее цит. по: Житие Аввкума / Житие Аввакума и другие его сочинения / Сост., вступ. ст. и коммент. А. Н. Робинсона; Худож. А. Денисов. – М.: Сов. Россия, 1991. С. 27 – 82.) Строго и сурово рассказывает о наказании, посланном тем, кто не соблюдает заповеди Господни: «Чюдо, как Бог безумных тех учит!» И в то же время Господь являет свою милость тем, кто страдает ради него и ради его пророков. Заблудившемуся в тайге Еремею в сне является человек образом Аввакумовым и указывает, в какую сторону идти. Духовной дочери протопопа Анне во сне же являются ангелы и вводят её «во светлое место»: там «едина полата всех болши и паче всех сияет красно. <…> а в ней-де стоят столы, а на них послано бело. И блюда з брашнами стоят. По конец-де, стола древо многоветвенно повевает и гораздо красно, а в нем гласы птичьи умильны зело…». Ангелы открывают Анне, что это палата её духовного отца Аввакума. Никодима, келаря Пафнутьева монастыря, Господь наказывает за жестокое отношение к Аввакуму: келарь так разболелся, что его уже и причастили, и соборовали. Ночью он пришёл в темницу к протопопу и повалился перед ним в ноги, каясь, и рассказал, что сам протопоп приходил к нему в светлоблещущих ризах, покадил в келье и пожаловал Никодима, подняв его. А келейник Никодима сам его за руку из кельи вывел. Аввакум обладал уникальным мистическим опытом и таким ореолом праведности в страдании за истинную веру, что люди чувствовали словно наяву его осуждение и поддержку. Но есть чудеса иного рода, в которых главным является сама жизнь во всём богатстве и многообразии её проявлений. Для Аввакума жизнь, безусловно, представляется как создание Бога, и вознося ей хвалу, он тем самым прославляет Господа. Мудрость и красота жизни растительного и тварного мира завораживает автора, и мы чувствуем его неподдельное восхищение теми явлениями, которые входят в судьбу самого Аввакума. Вот он рассказывает о… курочке! «Курочка у нас была черненька, по два яичка на всяк день приносила. Бог так строил робяти на пищу». И сетует о том, что во время страшного пятинедельного пути по голому льду на нартах «по грехом» курочку ту удавили. И продолжает: «Ни курочка, ништо чудо была, по два яичка на день давала. А не просто нам и досталась. У боярони куры все занемогли и переслепли, пропадать стали. Она же, собрав их в короб, прислала ко мне, велела об них молитца. И я, грешной, молебен пел, и воду святил, и куры кропил, и, в лес сходя, корыто им зделал, и отослал паки. Бог же, по вере ея, и исцелил их. От тово-то племяни и наша курочка была». Другое яркое чудо – «чудо о рыбе» – начинается как отдельная новелла, с неспешного «Еще скажу тебе, старец, повесть…». В Даурах на озере Иргене в отряде первопроходцев – голод. Рыбы никто добыть не может. Помоля Бога, Аввакум закидывает сети и наутро достаёт шесть язей и две щуки. «Идо во всех людях дивно, потому никто ничево не может добыть». На другие сутки Аввакум вытягивает больше десяти рыб. Воевода Пашков, исполнившись зависти, велит поставить на том месте свои ловушки, а протопопу, «насмех и ругаясь», определяет место «на броду, где коровы и козы бродят». В отчаянии пропопоп восклицает: «Человеку воды по лодышку, какая рыба! – и лягушек нет!» Драматургия у Аввакума бесподобна, напряжение нарастает с каждым эпизодом: «Тут мне зело было горько, а се подумав, рече: «Владыко человеколюбче, не вода дает рыбу, - ты вся промыслом своим, Спасе наш, строишь на пользу нашу. Дай мне рыбки той на безводном том месте, посрами дурака-тово, прослави имя Твое святое, да не рекуть невернии, где есть Бог их». И помоляся, взял сети, в воде з детьми бродя, положили сети». Сыновья Аввакума, опираясь на доводы разума, укоряют отца: «Дети на меня, бедные, кручиняся, говорят: «Батюшко, к чему гноить сети-те? Видиш ли, и воды нету, какой быть рыбе?» Аз же, не послушав их совету, на Христа уповя, зделал так, как захотелось». Вера выше разума, утверждает Аввакум. Но в то же время ему трудно решиться пойти и самому увидеть пустые сети. Возможно, поэтому утром он посылает на озеро именно детей. «Оне же отвещали: «Батюшко-государь, пошто идти, какая в сетях рыба? Благослови нас, и мы по дрова лутче збродим». Меня ж дух подвизает, чаю в сетях рыбу. Огорчась на большова сына Ивана, послал ево одново по дрова, а с меньшим потащился к сетям сам, гораздо о том Христу докучаю. Егда пришли, ино и чюдно, и радошно обрели: полны сети напехал Бог рыбы, свившися клубом и лежат с рыбою о середке. И сын мой Прокопей закричал: «батюшко-государь, рыба, рыба!» И аз ему отвещал: «Постой, чадо, не тако подобает, но прежде поклонимся Господу-Богу, и тогда поидем в воду»». Рыбы было столько, что её еле домой оттащили. А дальше как в сказке: а на второй, и на трети день вновь в сетях рыба! «И слезно, и чюдно то было время, а на прежнем нашем месте ничево Пашкову не дает Бог рыбы». Зависть не даёт покоя Пашкову: он приказывает изорвать сети протопопа, которому только и остаётся, что воскликнуть: «Что петь з дураком делаешь!» Но Аввакум починил сети в продолжал кормиться, на ином месте промышляя. Завершается эпизод хвалой: «Богу нашему слава ныне и присно и во веки веком». Чем же так важна эта история для Аввакума, что он спустя много лет в Пустозерске помнит, сколько язей и щук было в сетях? Чем вызвано такое трепетное напряжение фразы: «Меня ж дух подвизает, чаю в сетях рыбу»? Рыба была нужна Аввакуму: его семья голодала. Но важнее было подтверждение божественного промысла, внимания самого Господа к его, страдальца и молитвенника, нуждам. Необыкновенный душевный подъём охватывает протопопа, когда он находит полные рыбы сети: знак того, что Господь не оставил его. Это позволяет ощутить непосредственную близость божественной воли и ведёт к тому, что Аввакум в момент своего восторга воспринимает Бога антропоморфно, почти как живого человека: «полны сети напехал Бог рыбы». Подтверждение того, что Бог видит и слышит молитвы именно его, Аввакума, приходит на льду даурского озера, там, где «снегу не живет, так морозы велики и льды толсты». Протопоп идёт по льду на рыбный промысел к детям: «А мне пить зело захотелось. Среди озера стало. Воды не знаю где взять; от жажды идти не могу, озеро верст с восм; до людей далеко. Бреду потихоньку, а сам, взирая на небо, говорю: «Господи, источивыи Израилю, в пустыни жаждущему, воду тогда и днесь! Ты же напои меня, ими же веси судбами». Простите, Бога ради! Затрещал лед, яко гром, предо мною, на высоту стало кидать, и, яко река, разступился сюду и сюду, и паки снидется вместо, и бысть гора льду велика. А мне оставил Бог пролубку. И дондеже строение Божие бысть, аз на восток кланялся Богу, и со слезами припал к пролубке, и напился воды досыта. Потом и пролубка содвинулась. И я, возставше и поклоняся Господеви, паки побежал по льду, куды мне надобе, к детям. И мне столько забывать много для прелести сего века!» Вчитаемся внимательно в эти строки и попробуем понять, что же произошло. Во время активной физической работы, тем более на морозе, происходит обезвоживание организма. Аввакум чувствует жажду и начинает молить Бога о помощи, сравнивая себя с Моисеем, ведущим народ Израиля по пустыне: Моисей по воле Бога исторгнул воду из камня ударом своего жезла.. Сравнение себя с таким значимым библейским персонажем близко к проявлению гордыни, поэтому Аввакум восклицает: «Простите, Бога ради!» И дальше описывает чрезвычайно редкое природное явление, обусловленное тем, что вода при замерзании расширяется. В лютый мороз вновь намерзающему льду тесно в блюде озера, под напором многотонных масс лёд разрывается и громоздится торосами, на некоторое время образуя «пролубку» (прорубь). Мы можем утверждать, что такая «пролубка» – не чудо, а природное явление. Но оно произошло именно в тот день и час, когда страдающий от жажды Аввакум обратился с молитвою к Богу! Воспринимая это как знак направленной непосредственно на него, грешного, божьей благодати, он завершает свой рассказ короткой фразой: «И мне столько забывать много для прелести сего века!» Что такое «прелесть сего века»? Это то, чем бес прельщает смертного, - соблазны земной жизни, которая непременно должна кончиться Вторым Пришествием Христа и Страшным судом. Аввакум риторическим вопросом говорит нам, что данное на льду даурского озера подтверждение избранности для него намного значимее и важнее, чем все блага, которые может дать удобная, протекающая в согласии с властями земная жизнь. Отрешённость от сиюминутной корысти позволяет Аввакуму увидеть и описать то, о чём редко задумывались его современники. Его восхищение красотой мира подобно чувству человека, вышедшего в космос и вдруг понявшего, что всё земное, привычное и знакомое: травы, деревья, звери и птицы – подлинное чудо жизни. И это чудо зависит от доброй воли человека. Послушайте, как выразительно звучит рассказ протопопа о переправе через «Байкалово море», возвышаясь до страстной проповеди и покаяния: «Лотку починя и парус скропав, пошли чрез море. Окинула нас на море погода, и мы гребми перегреблися (не больно широко о том месте: или со сто, или с восмдесят верст), чем к берегу пристали. Востала буря ветренная, насилу и на берегу место обрели от волн восходящих. Около его горы высокия, утесы каменныя, и зело высоки, - дватцеть тысящ верст и больши волочился, а не видал нигде таких гор. На верху их полатки и повалуши, врата и столпы, и ограда – все богоделанное. Чеснок на них и лук ростет больши романовскаго и слаток добре. Там же ростут и конопли богорасленные, а во дворах травы красны и цветны, и благовонны зело. Птиц зело много – гусей и лебедей, - по морю, яко снег, плавает. Рыба в нем – осетры и таймени, стерледи, омули и сиги, и прочих родов много. И зело жирна гораздо, на сковороде жарить нельзя осетрины: все жир будет. Вода пресная, а нерпы и зайцы великие (Сноска: Морской заяц, крупный тюлень на озере Байкал, впоследствии исчезнувший.) в нем, - во акиане, на Мезени живучи, таких не видал. А все то у Христа наделано человека ради, чтоб упокояся хвалу Богу воздавал. А человек, суете которой уподобится, дние его, яко сень, преходят; скачет, яко козел, раздувается, яко пузырь, гревается, яко рысь, сьесть хощет, яко змия, ржет зря на чюжую красоту, яко жребя, лукавствует, яко бес; насыщаяся невоздержно, без правила спит, Бога не молит; покаяние отлагает на старость, и потом исчезает, и не вем, камо отходит: или во свет, или во тьму, - судный день явит коегождо. Простите мя, аз согрешил паче всех человек». Мы слышим желание не просто обличить порок, но предостеречь человека от падения, открыв ему глаза на красоту мира. И в этом мы, дети XXI века, – духовные дети огнепалого протопопа.
Цитатник Мао: Язык у Аввакума потрясный. Особенно по сравнению с его современниками.
полная версия страницы