Форум » ЖЗЛ » Валентин Иванов » Ответить
Валентин Иванов
Alex Dragon: <рыба> Желающих написать зачин для темы милости прошу.
Ответов - 54, стр:
1 2 All
Мечтатель21: Сат-Ок пишет: Люди, кто не читал друга ИАЕ Валентина Иванова - читайте! Красивейший язык, проникновение в различные мифы и глубочайшие мысли - удивительно злободневные, буквально пошагово. Перечитывал много раз всю трилогию. Очень талантливо написанные произведения. В последнем романе "Русь Великая" почти на каждой странице рассыпаны фразы, достойные стать афоризмами. Но романы эти являются, скорее, исторической фантастикой, чисто авторским видением прошлого, мало общего имеющим с реальной историей. И нельзя не заметить, что автор всячески стремится идеализировать Древнюю Русь. Большой контраст возникает между картиной, изображенной в его романах, и тем, что нам известно из сохранившихся исторических источников, которые рассказывают о бесконечных междоусобиях князей, войнах, диком произволе и т. д. , т. е. о совершенно инфернальных условиях жизни. Отдает это фальсификацией истории, очень уж хотелось Иванову "облагородить" Русь, скрыть все тени, хотя с точки зрения художественной и общепознавательной (напр. в описаниях первозданной природы) романы почти безупречны.
Мечтатель21: Т. е. возникает вопрос: насколько автор исторического произведения имеет право на приукрашивание реальной действительности? У В. Иванова это есть. Русские у него изображены почти сплошь честными, благородными и мудрыми. Люди других стран им заметно проигрывают по многим качествам, они более жестоки, лживы, порочны, и вообще находятся как будто на более низкой стадии развития. От этого ведь остается два шага до сказок о великих славяно-арийских империях и т. п. Имеет ли автор право на "сокрытие истинной цены исторического процесса" (вспоминая слова Ефремова)? Можно ли, руководствуясь соображениями патриотизма, идеализировать прошлое своей страны и скрывать его истинную картину?
Сат-Ок: По Иванову (и Валентину, и Алексею) лучше вообще открыть в ЖЗЛ отдельные темы и перенести разговор туда. Я бы ответил так: нет ни одного писателя, не приукрашивающего тем или иным образом действительность в историческом повествовании. Многолетняя работа в архивах, стилизация языка - ничто не имеет значения. Даже серьёзные историки сплошь и рядом этим занимаются. Но писатели - тут просто беда. Взять хотя бы ЛНТ - там полно ляпов и прямых искажений (начиная с численности войсковых соединений и заканчивая образом Кутузова как таковым). А разница-то между событиями - всего ничего. Романы Пикуля, Яна, Балашова - ничуть не лучше. ТАф - точно такая же фантастика историческая (с этой радикальной точки зрения!). Поэтому лучше бы очень сильное слово "фальсификация" оставить для НХ, чтобы разграничить как-то явления. Неточностей и предвзятостей у Иванова, разумеется, много. Но объём работы слишком колоссален. Проникновение во внутренний мир малоизвестных нам и внешне отношений искупает многое. Он подробно показывает то, что другие авторы или просто обходят стороной, или едва намечают - культурные матрицы. Мне вовсе не показалась картина Руси в РВ какой-то сусальной. Там же в реальности не злодейские убийства каждый месяц происходили по злой воле невротиков-князей :) Жизнь текла чрезвычайно медленно, военные столкновения были сравнительно немногочисленны, за исключением самых крупных. И отношения самих князей развивались, интересно, как тема единства (и родового, и религиозного) размывалась под давлением ручьёв независимых обстоятельств - территории-то огромные и связаны были фактически только торговыми путями. Недоброжелательность в детстве постепенно могла переходить в более взрослое принятие или, напротив, естественным путём возникающее отчуждение. В нашей жизни тоже такие вещи постоянно происходят.
Мечтатель21: Сат-Ок пишет: ТАф - точно такая же фантастика историческая (с этой радикальной точки зрения!). Да. С точки зрения соответствия реальным историческим фактам к "Таис" у историков могут возникнуть большие претензии. Если воспринимать романы Иванова как своего рода авторский миф, осознавая всю условность изображенного в тексте, то, наверное, это не должно повлечь за собой неверных выводов о действительном превосходстве Древней Руси над всей тогдашней Ойкуменой. Можно просто наслаждаться превосходным русским языком, которым эти книги написаны, и богатством мысли автора.
Александр Гор: В искусстве, и в частности – в литературе... существует понятие художественной идеализации. Назначение её – воспитание человека. И народного духа в целом. _________ * Комментарий для особо одарённых посетителей форума. Тут имеется ввиду воспитание человека вообще. А не только ребёнка.
Мечтатель21: Отрывок из беседы с Иваном Ефремовым Якова Цукерника, найденной Максимом Михайловым. Беседа воспроизведена Цукерником по памяти. Он: Читал. Вы правы… Роман или повесть о Северине были бы очень интересны… Но мне не успеть. Я: Я знаю, у Вас ещё «Дети росы» не написаны. Он: «Дети росы» я писать не буду — слишком много написано о древней Руси. Я: Да ведь не то написано! Югов, Скляренко, Панова — бездарно и шовинистически, а у Яна только «Батый» безупречен, а Иванов — талантливо, но с огромными искажениями и тоже шовинистически… Он: Но-но-но! Валентина Иванова не трогайте, он мой друг. Я: Так я же его не как Вашего друга ругаю, даже не как писателя, а за идеи, которые он проповедует, и за враньё. Он: Ну, например? Я: Вот хотя бы: хазар в VI веке ещё не было, они ещё только возникали как народ. А у него уже каганат, иудейская вера — её в восьмисотых годах примут, даже Саркел — его ровно через триста лет построят. Он: В романе это допустимо. Кутригуры не так живописны, они мало известны широкому читателю. Я: Но ведь вся международная обстановка того времени — а роман претендует на всеевропейский охват — летит к чёрту. (Сейчас я вдруг сообразил, что роман не назван — мы оба понимали, о чём речь. «Русь Изначальная» Валентина Иванова, написавшего также «Повести древних лет» и «Русь Великую», в сумме ставшими чем-то вроде трилогии), И это не единственный ляп в романе. Помните — Юстиниан во время восстания «Ника» вспоминает на ипподроме, как по нему проводили пленных вандалов? А ведь вандалов поведут по ипподрому на год позже… Он: В романах такие смещения всё же возможны, хотя и нежелательны… Я: А то, что он всемерно возвеличивает славян, русских? У него богатейший словарь… Он: Вот видите! Я: А как он его использует? Славяне у него едят, неславяне жрут. Константинополь весь в нечистотах. И сравнения-то вонючие: «Стёр себя, как грязное пятно», «смрад собственного дыхания»… а в «Руси Великой» как он даёт всемирную панораму? Мексиканцы друг друга жрут, ромеи друг друга травят, китайцы заучились до идиотизма, только русские — люди, да кочевники, отчасти на людей похожи… Он: (засмеявшись): Тут Вы правы, есть такой уклон. http://www.nptm.ru/phpBB2/viewtopic.php?t=718&sid=b6fe18a7745cce8a99f135d90d6edfda
Сат-Ок: Цукерник пишет: Мексиканцы друг друга жрут, ромеи друг друга травят, китайцы заучились до идиотизма Самое смешное, что это почти не преувеличение, пусть времена и условны. Про русских же во избежание идеализации тут надо было дать панораму насыщенных апокалиптических ожиданий. Во время Иванова эта тема была совершенно неразработана ввиду своей враждебности существующей атеистической идеологии. А с хазарами - понятно для чего нужно было такое радикальное смещение хронотопа. Иванов неприязненно относился к евреям, а хазары были иудеи. ИАЕ, надо сказать, евреев тоже не жаловал и отзвуки этого можно найти и в переписке, и в произведениях. Трудно сказать, что тут было первично - жизненный опыт или отношение к философии этого региона. Впрочем, это так или иначе всё равно связано. Иванов в этом плане был существенно более радикален, конечно.
A.K.: Олсон в "Обратной стороне медали" пишет, что Ефремов в беседах с ним восхищался ярко-талантливыми, "хорошими евреями" и неприязненно относился к "плохим евреям" - "денежным менялам". И что это основано на личном опыте ИАЕ, в 1915-20 гг. на Украине жившем среди евреев. А что касается философии, то да, очень не любил абсолютно патриархальный культ Яхве, но - вспомним "Таис..." - с уважением относился к более древней мудрости иудеев.
Мечтатель21: Если верить тому же Цукернику, к "бытовому" антисемитизму Ефремов относился вполне определенно: ...Я, видите ли, еврей, хотя по-еврейски и не говорю, и мне это очень часто напоминали и напоминают. Он: Всё ясно, с этой мерзостью я знаком, продолжайте. http://www.nptm.ru/phpBB2/viewtopic.php?t=438
Сат-Ок: Когда-то давно читал про Северина... Тёмное, смутное время, как все переходы... Любопытно, что ещё 20 с лишним лет назад, когда писал под воздействием ЛБ свой "роман", учителем кунг-фу, аналогом Гирина был у меня человек с фамилией Северцев.
Мечтатель21: Валентин Иванов, "Русь Великая": – Израиль не отступался от бога! – с силой сказал равви Исаак. – Если по воле бога родятся отрицающие его, не грудь Израиля вскормит их. Скоро исполнится десять веков от разрушения храма, от изгнания. Римляне-гонители создавали богов по своему образу и подобию. Где римляне? А Израиль живет! Греки гнали нас – бог лишил их счастья. Израиль будет жить, из плоти Израиля явится мессия. Через мессию Израиль овладеет вселенной, и тогда завершится путь всего сотворенного богом. Прекратится течение времени, и мертвые восстанут из гробов, и на Страшном Суде каждому воздается должное. Для дел веры нужен разум, а не милость. Поэтому у нас один бог и один закон, я бог никогда не изменит закона. Ты, Андрей, справедливо говорил о надежде. Но надежда вселенной – это Мессия! Бхарави и его тибетский гость кивали головами. Да, да, они понимали равви. Они слыхали и об Израиле. И суны – приверженцы разума, а не милости, и Надежда Мира согласна называться по-разному. – Что у нас есть, чем владеет Израиль? – спрашивал равви Исаак. – У нас нет земли, десять столетий мы скитаемся у чужих очагов. Мы не носим с собой бренных изображений бога – он вездесущ. Наш бог и наш закон – таково наше наследство, наша земля, наш очаг. И вот – народы появляются, исчезают, мы же, все потеряв, все сохранили. Равви Исаак начал гордо, а закончил, вопреки содержанию, угасая. Свесив голову в черной шапочке, с длинными прядями волос на висках, равви Исаак спрятал в ладонях сухое, жесткое лицо. Андрей дружески коснулся плеча равви. Сильному человеку неприятно сочувствие в грусти даже от родных: в такие минуты ласка для него горше обиды. Но, понимая движение души Андрея, равви заставил себя не отстраниться. Он молился о жене и детях, оставленных на волю иудейской общины. Его избрали, как знатока закона и языков, для далекого путешествия. Конечной целью был Нанкинг, где иудейская община будто бы нарушала правоверие. Были дела и в других общинах, по пути. Не спеша, уже два года равви Исаак пробирался из Александрии Нильской «дорогой шелка». Он гостил во многих общинах единоверцев-единоплеменников. О нем заботились, его передавали из рук в руки, он нес вести, поучая и учась сам. Он встречал добрых и злых, видел богатство одних общин, слабость и бедность других. Он не напрасно взывал к богатым иудеям, указывая им на обделенных. Сила в единении, иудей обязан помочь иудею. Но везде, везде Израиль живет в унижении. Везде Израиль вынуждается хитрить, обманывать, угождать, покупать, дарить, давать – чтобы чужие терпели его. Ибо везде Израиль живет на чужой земле, и над ним шумят чужие знамена, и нет средь чужих прямого пути, а кто не гнется, тот будет сломан. Равви Исаак молился, поминая общину в Су-Чжоу. Их было немного, они погибли в чужой распре, между чужими знаменами, затоптанные, как слабый источник под копытами взбесившегося стада… Исаак вез денежное письмо для су-чжоуских единоверцев: деньги опасно возить. Теперь же ему не хватило бы на путь до Нанкинга. Русский выручил, сам предложив та-эли. Взамен Исаак дал письмо на кашгарскую общину, но русский не согласился получить заемный рост. Он благороден – Исаак судил не по услуге, так же как судил Бхарави и тибетца. Подобных Исаак встречал в пути не однажды. Встречи с ними утоляют голод души, с такими искренность не опасна. Сегодня, чтобы укрепить себя, Исаак мог говорить о тайне Израиля. В книгах, священных и для христиан, открыто сказано об избранном народе и о Мессии. И все же это тайна. Молясь, равви Исаак еще и еще напоминал богу: «Твой народ в муках несет плоть обещанного тобою Мессии. Наставь же Израиль, как ему готовиться к пришествию Мессии!» Есть путь золота, путь власти через богатство, так как золото побеждает в битвах, золото выигрывает войны, золото правит народами, лишь слепой отрицает власть золота. Многие иудеи считают этот путь предуказанным. Таким заблуждающимся равви напоминал о золотом тельце, проклятом богом. Путь золота есть путь крови, это не путь Израиля. Нет, не путь, нет! Не однажды за столетия скитаний случалось, что иные иудеи, соблазненные выгодой, своим живым умом способствовали какому-либо чужому правителю набивать казну золотом, проклятым богом Израиля. В Александрии Исаак слышал о нескольких иудеях, которые из корысти служат киевскому князю Святополку. Подобное плохо кончалось в других государствах. Так случилось и в Поднебесной при И Цзуне. Вместе со стяжателями и больше стяжателей страдали честные иудеи… «Боже, – молился равви Исаак, – да не истощится в твоем народе маккавейская кровь. Но да не превратятся пальцы, державшие рукоять меча, в когти жадного торгаша. Пусть рука иудея будет рукой врачевателя, рукой ученого, которому ты разрешаешь исследовать полезные тайны небосвода, глубин земли, морей, горных вершин, тайны наследства Адама. Отврати разум иудея от золота, направь его разум в науки, дабы на этом сильном пути Израиль подготовился к пришествию Мессии сам и подготовил другие народы. Тебе я служу, сохрани семя мое в детях моих, чтоб я мог, вернувшись, увидеть их возросшими и умереть, благословляя твое имя. Боже, ты обещал Израилю! Исполни и большое и малое! Ты исполнишь, ты сам сказал нам: ничто не может ограничить того, кто все содержит…» Во всяком случае, это далеко от слепой, животной ненависти к евреям. Видна попытка разобраться в исторической судьбе-карме этого народа.
Alex Dragon: Сат-Ок пишет: ввиду своей враждебности существующей атеистической идеологии. Скорее политической идеологии, для которой та или иная трактовка истории, национальная историческая мифология — обоснование легитимности власти. Атеизм как таковой тут не причём, современные разъяснения психологии того периода никак не противоречат ему. А рассуждения про плохих или хороших евреев — я лично в этом, кроме укоренившихся предрассудков, которые с трудом исживаются даже рационально мыслящими людьми, не вижу. Это уже на уровне рефлексов, видимо. А так, когда я слышу нечто подобное, я вспоминаю некоторых родственников, которые, не моргунв глазом, имея в лучших друзьях евреев, любят рассуждать в таком расхожем духе: «я люблю евреев, но неанавижу жидов». Вы бы знали, как их противно в этот момент слушать… Кстати, забавное самонаблюдение: я лет до десяти-двенадцати вообще не осознавал наличия каких-то евреев и тем паче еврейского вопроса. Для меня это была максимум одна из национальностей и не более того, весьма абстрактная. Даже многажды прочтя Кассиля, я не сразу въехал, что он и упоминаемые в «Кондуите» и «Швамбрании» его родственники — евреи, хотя на то были прямые указания в тексте («а наша кошка тоже еврей?»). А все рассуждения из учебников и телевизора о «братской семье советских народов» воспринимал исключительно буквально и когда столкнулся с разлившимся вокруг шовинизмом и национализмом, был немало шокирован. Не могу сказать, что сколько-нибудь много и значительно попадал в ситуации, когда бы отношение ко мне определялось национальностью, но всё же как минимум один случай помню, когда приехав на лето домой к бабушке в Одессу во дворе нашей девятиэтажки от кого-то из ребят услышал «кацап». Было как-то ну очень неприятно. Мне лично хватило. Поэтому я бы не постеснялся шлёпнуть по губам и Ефремова, если бы так сложилось.
Мечтатель21: Мне кажется, что отрицательное отношение Ефремова к иудейству связано прежде всего с его неприятием монотеистической религии в целом. В "Лезвии бритвы" он ведь называет христианство и ислам "дериватами" (= "производными") иудаизма. Т. е. ответственность за преступления, которые были совершены под влиянием этих религий, некоторым образом падает на тот корень, из которого они произошли. Евреи не пролили столько крови, как христиане и мусульмане, но без Моисея не было бы ни Христа, ни Мухаммеда.
Сат-Ок: Разговор в РВ исключительно замечательный, конечно, и сразу видится аналог в ТАф - встречи с индийцами и китайцем. Но при этом видно и насколько нетерпимее учёный раввин, и как труднее ему справляться с эмоциональной стороной взаимодействия с внешним миром вне своей матрицы. Андрей в этом диалоге, кстати, как-то невыражен. Полагаю, Иванов не желал вкладывать в его уста православную конкретику, а иной быть не могло. Разумеется, речь не идёт об уличном антисемитизме, и странно прописывать это специально :) Но есть свидетельства, что Иванов входил в некое националистическое общество. Будет подробнее инфа - напишу. Алекс, твои абстракции никуда не годятся. В словосочетании "атеистическая идеология" уже зашита политика, поскольку идеология - это и есть философия, раскатанная в плоскость политики. А в "политической идеологии" нет никакой конкретики, и будь она не атеистическая, а православная, то и никакой проблемы не было бы.
Мечтатель21: Сат-Ок пишет: Андрей в этом диалоге, кстати, как-то невыражен. Полагаю, Иванов не желал вкладывать в его уста православную конкретику, а иной быть не могло. Так ведь произведения Иванова вообще антихристианские по духу. Там больше от языческого культа природы (отрефлексированного современным сознанием, конечно). Православие же неразрывно связано с Византией, которая для Иванова - предмет особой нелюбви, если не сказать больше.
Alex Dragon: Сат-Ок пишет: Алекс, твои абстракции никуда не годятся. В словосочетании "атеистическая идеология" уже зашита политика, поскольку идеология - это и есть философия, раскатанная в плоскость политики. За неимением более удачного термина для обозначения тогдашней советской идеологии. «Официозный марксизм»? Как-то тоже не очень звучит. А атеистической может быть и не советская, а любая западная модернистская модель.
Сат-Ок: Столь явные идеологические черты атеизм имел только у нас. Тем более, что речь шла понятно о чём - о нас.
Александр Гор: Мечтатель21 пишет: Если верить тому же Цукернику, к "бытовому" антисемитизму Ефремов относился вполне определенно: http://www.nptm.ru/phpBB2/viewtopic.php?t=438 «…Запись разговора с Иваном Антоновичем Ефремовым, имевшего место 30.9.1972». Запись опубликована нерационально аршинным шрифтом... И что же я тут читаю... Разглагольствования Цукерника, на абзац... И невнятные реплики Ивана Антоновича... На строчечку... Имеются доказательства подлинности данного удивительного интервью? Только просьба, честное слово публикующего, не предлагать... __________________ Безотносительно к антисемитизму. Меня заинтересовала подлинность разговора.
Сат-Ок: Это не интервью, а человек выговаривается, потому что больше некому.
Александр Гор: Бедный Иван Антонович...
Сат-Ок: "Русь изначальная" (злободневное) Народ нуждается в постоянстве примеров и поучений. И пусть для вечных истин находят новые образы: сила слов, повторяемых постоянно, тупеет. Юстиниан последовательно служил идее: империя есть бессмертное существо — царство божие на земле, подданный же — преходящая случайность. Подданный не имеет воли и иного назначения, кроме содействия империи. Так называемые жертвы подданного на самом деле суть единственное его назначение, и лишь они определяют его право на земное существование. Отказывающийся выполнять обязанности по отношению к империи тем самым ставит себя вне права на жизнь, так как общее благо воплощено в благе империи. Базилевс есть божественное воплощение империи, поэтому он непогрешим, единовластен, ни перед кем не несет ответственности за свои действия. Все последующие самодержцы, каждый по-своему, каждый в меру своих возможностей, стремились выполнить идеалы Юстиниана. Христос разорвал цепи первородного греха, тяготевшего на каждом. Ныне оставалось одно — подражать святым. Никто из них не восставал даже против языческой власти, все они скромно отдавали свои тела мучительству. Попытки подданных исследовать смысл Власти вредны. Единственное, что должен читать подданный, это жития святых, примеры, которым следует подражать. Юстиниан не хотел унижаться, вступая в ряды скромных легионов Христа. Богоматерь с лицом Феодоры, Христос Пантократор в облике базилевса — вот настоящее место. Юстиниан любил строить новые храмы и обновлять старые. Художники исправляли ошибки своих предшественников, которые извлекали образ божества из своего непросвещенного воображения. Юстиниан считал, что обладает особой способностью, которая позволяла ему заглядывать внутрь темного, запутанного лабиринта личности человека. Этому базилевсу сановники не изменяли. Правда, Юстиниан умело и настойчиво ссорил всех, не наделяя ни одного чрезмерными полномочиями. Но он удачно выбирал и людей по признаку их действительной верности. Сейчас Палатий был островком, который могли залить волны бушующего охлоса. Но, как понял Прокопий, здесь по-прежнему велась игра, гадкая, пошлая, как в развращенной семье мимов, где люди, изломанные фиглярством, навсегда лишились дара простого слова, искренности сердечного движения. Глядя поверх их голов, Юстиниан улыбался с какой-то светлой, детской веселостью. Обычная улыбка базилевса, знакомая Прокопию. Она ничего не обозначала, как маска мима. Насилие преображается в благодетельное право. Чудовищное и отвратительное для отцов можно сделать божественным для детей. Не так ли случилось с религией? Наша святая вера нашим дедам представлялась мерзким заблуждением рабов и тупоумных женщин, нашего спасителя они кощунственно изображали с ослиной головой. Потомки же гонителей припали к ногам распятого. Крест, орудие позорной казни, которой по закону не мог подвергнуться римский гражданин даже за любое преступление, этот крест вознесся на лабарум войска империи и на диадему императоров. Дочь по глупости молодости предает отца подругам, сын — приятелям. Порой и не случайно, но совершенно сознательно дети роют могилу отцу: зажившийся старик мешает им пользоваться радостями жизни. Некоторые эдикты вывешивались на стенах, но грамотных было немного, и читать им самим было скучно, а слушать их — еще скучнее. Листы со словами на них были и тем неприятны, что подозрительные византийцы не слишком доверяли случайным грамотеям. И — не зря. Законники и писцы пользовались хотя и общепринятым греческим наречием, но обороты были тяжеловесны, длинны, мертвенны, казались нарочито запутанными для того, чтобы грамотным было легче угнетать безграмотных, судьям — истцов и ответчиков, обвиняемых и свидетелей. Каждый, кто имел несчастье соприкасаться с Властью, привык слушать объяснения и толкования, которые почему-то всегда сулили новое несчастье. Эдикты, законы, разъяснения, приказы всегда начинались заверением в чрезвычайной заботе, которую проявляют базилевс, префект, логофет и другой начальник. А затем из-под словесных роз высовывались скорпионы и аспиды. От правильности догмы об ипостасях троицы зависят единство и прочность империи. Кафолическое определение сущности Христа имело значение политическое: в личности Христа не случайно божеское и человеческое соединялось неизменно, непреложно, нераздельно и — неслиянно. Таким образом, и Автократор и Церковь определили свою взаимозависимость с преимуществом для Автократора. Взамен Церковь, как младший союзник и сателлит, обеспечила себе земное оружие. Опираясь на кафоличество, империя под еретическими догмами умела рассмотреть угрозу для Власти. Ариане считали, что Христос, лишь подобносущный богу, был сотворен, как деревья, животные, люди. Арий нарушал иерархию. Несториане видели в Христе простого по рождению человека, который лишь впоследствии присоединил в себе к началу обыденно-плотскому начало божественное. Человечность нищего плебея Христа развивала у подданных самомнение. Монофизитство охватывало массы монашествующих и дало при Юстиниане мириады строптивых великомучеников. Ведь по учению монофизитов все человеческое начало в Христе растворилось в божественном, как капля в Мировом океане. Это было христианство, доведенное до крайности, в нем для Власти могло не остаться и маленького островка. Манихеи клеветали, что души загубленных не дают ему спать. Базилевс был безгрешен, ибо непокорные, мятежные, препятствующие его намерениям подданные тем самым впадали в грех самоубийства, базилевс же, лишая таких земной жизни, выполнял волю творца. Художники-христиане уже сумели далеко отойти от плотского искусства язычников: дух победил. Сухой, строгий судья был изображен с темными щеками, провалившимися от поста, с мертвенным взглядом громадных глаз, с жесткой складкой сухого рта, безразличный, устремленный в себя, с плоскими волосами, похожими на мертвую траву. Лоб Христа, обремененный терновым нимбом, необъятно широкий, свинцово-тусклый, с едва видными трещинами морщин, похожими на трещины старой кости, скрывал роковую тайну. Давящий груз устрашающего внимания, с которым Христос внимал иссохшей Женщине, сулил Заступнице мало хорошего. Нет, живи такой Христос, от него, как от воплощения чумы, опустели бы дороги Палестины. И не пальмовыми ветвями, а закрытыми воротами, кипящей смолой, стрелами баллист и камнями катапульт встретил бы Иерусалим чудовищного гостя. Рыбаки и бедные ремесленники, его апостолы, пройдя через мысль и руки благочестивых художников, превратились в роскошно одетых стариков сановников с деревянно-безжалостными лицами людей, в своем презрении к миру живых безразлично готовых на самое худшее, на самое лучшее — как прикажут. Добрые ангелы божии опирались на каменные облака с двусмысленным выражением муже-жен. Все человеческое было изгнано из храма с жестокостью палача, обдуманно раздирающего тело пытаемого. Тщательный выбор слов будто бы раз навсегда объяснил тайну соединения духа и плоти: неизменно, непреложно, нераздельно и — неслиянно. Искусство же обличало несостоятельность христианских софистов. Яростно-бесчеловечное истребление Христовой плоти обещало людям столь же мрачную участь. Тратить! Тратить сверхчеловечески! Определять желанность блюда не нёбом, а дороговизной. Светлейшие ощущали себя богачами, деньги которых завтра, как в злой сказке, превратятся в кучу углей. Поэтому заваливать жилище никчемными вещами! Навьючивать на себя еще больше шитья, драгоценностей, золота — жаль, его нельзя съесть! Роскошь сделалась врагом удобства. Герул Филемут был прав: в облачении имперского патрикия не размахнешься мечом. Так родился стиль, названный впоследствии византийским. Жесткий, пышный, перегруженный украшениями, насилующий природу. Законы империи мнили себе государство в подобии идеального улья, где пчелы собирают мед, а сами довольствуются отбросами. Все жили случаем, неуверенно, без завтрашнего дня. Так вырабатывался в свободном человеке тип лукавого раба, работника бесчестного, думающего лишь о себе, всеобщего врага. Дальше — семь пеших и конных охотников гнались за медведями, волками и барсами, а хищники, в свою очередь, преследовали ланей и оленей, не замечая настигающих их самих копий и стрел. Все было живо, убедительно. Но как странно вели себя хищники! В своих лесах славяне не встречали таких глупых зверей. Вновь и вновь смысл ускользал от людей, умевших видеть только реальность жизни, не затененную символами. Он любил говорить, его мысль созревала живее в словах изреченных. Иногда он произносил поистине удивительные речи. Повелев привести к себе подданных, уличенных в манихействе, Юстиниан вел с ними дискуссию посредством собственного монолога. И закончил: — Не убедив вас, возвращаю вас правосудию, дабы немедленно были вы сожжены в огне… Такая скромность, такое признание собственной неудачи были поистине божественны. Подданные не слыхали о науке базилевсов, не видали, как кривляются властители перед зеркалами по указке мимов-учителей. Величественность якобы даруется невидимым Гением. Автократору было легко казаться необычайным перед подданными, подавленными Привычками. Утренний лес, одевшись в туманную дымку, не хотел просыпаться. Каждый лист еще держал светлые капли, черные стволы сочили воду. Неподвижный воздух был тяжел густой смесью тления прошлогодних листьев с горечью ольхи, тонкостью орешника, черным паром земли. Подобно прожилкам светлого мрамора в глыбе гранита, струился аромат поздних ландышей, раскрывших безгрешно-порочные чашечки. В испарениях дикого мира, в тишине святилища богов Малху мнилось движение великих сил. Здесь жила и дышала могущественная, извечно существующая душа растений. Прометей похитил с неба огонь для людей — символ живой мысли. Каждый человек — Прометей. Каждого пламень мысли жалит так же безжалостно, как овод несчастную Ио Боги Гомера и боги Эсхила — только метафоры поэтов, изображающих борьбу человеческой души. Настоящая истина трудна своей простотой: даже травинка взвешена во вселенной, даже травинка существует по праву рождения. — Чудо! — кричал Малх, в восторге не слыша откликов эха. — Тебя нет, чудо! Сын земли, равный всем и всему, живет под защитой законов вселенной, написанных всюду. Где же твое место, чудо? В одиночестве скифских пустынь не было места для Зла. Малха стерегли опасности, которые не унижали волю, не требовали смирения. Укус змеи, клык вепря, зубы волков, рог тура убивают того, кто окажется более слабым, менее ловким. Малх не утешал себя, он знал, что случайное падение в рытвину или с дерева убьет его голодом раньше, чем срастется сломанная кость. Пусть. Пустыня убивает без гнева и вечных страданий, в ней нет Зла. Пустыня растворила внимание, направила мысль на главное. Что в счете дней! Днем больше, тремя днями меньше — какое дело до времени свободному человеку? Нищий, найдя сокровища, опасливо озирается после буйства первых восторгов. Робость сменила радость Малха. Здесь не к чему было бы прижаться спиной. Сомкнутые ограды леса, как тысячи комнат в лабиринтах стволистых стен, успели внушить бродяге недоверие к слишком прозрачным просторам. Ратибор не понимал, что Млава не отойдет от стана, пока не справится с волнением. Ратибор не сумел разглядеть Ингулец, глаза еще не привыкли понимать вещи, измененные небывалым расстоянием. Мысли Ратибора делались такими же смутными, как тени неведомого, струящегося на дальнем Юге. Он созерцал, неподвижный, как ящерица, замершая на теплом камне. Он будто спал с открытыми глазами, принимая внутрь души образы и звуки с безразличием песчаной отмели, заливаемой водой. Чувства же необычайно обострялись; Да, все сказано. Но что значит сказанное, какое дело выйдет из слов? Слово как семя, как яйцо. Что родится? Нечто явится из оплодотворенного словом будущего. Какое — не знает никто. Гибнут после удачи воины, забывшие себя от жадности. Были вольная воля, разгул, боевое веселие. Никто не помнил о смерти, и все были равно бессмертны — и люди и кони. Всеслав встретился глазами с холодным и бесстрашным, как у орла, взглядом хана и поднял руку. Все ждали в молчании. Малх боялся упустить слово, звук. Неужели он один понимает совершающееся? В глубине скифской пустыни происходит необычайное. Что знал мир о славянах! Говорили, что они живут в бедных хижинах, редко разбросанных в дикой земле. Что нет у них власти, что они из дикости не верят даже в Судьбу и поклоняются рекам, деревьям. Воистину места, обозначая которые на картах, ученые писали «варвары», полны чудес и великих сил. Ромей чувствовал, что хазарский хан отдался на милость росских из высоких побуждений. На неведомом МИРУ рубеже безвестной реки не найдется третейского судьи. Степной вождь рисковал собой, чтобы спасти своих, пришел, веря в силу слова, к врагам, не требуя заложников и обещаний. Толмач опять убеждал: — Хан говорит: судьба людей в руках бога. Без воли бога ничто не совершается. Мои братья погибли волей бога. Не искушай его, славянский хан, удовлетворись своей удачей. Ты хочешь еще сражаться? Судьба воинов, судьба сражений решается богом. Если мы падем, и ты потеряешь своих. Я дам тебе выкуп. Когда мы приходим из степи в границы империи ромеев, полководцы базилевса дают нам выкуп, и мы уходим с миром. Сегодня и ты можешь поступить с нами, как мы с ромеями. В этом нет бесчестья, в этом — слава. «Да, — думал Малх, — империя прикормила варваров и приучает одних за другими ходить к себе за золотом». Всеслав отвечал: — В твоих словах нет правды. Воля людей совершает дела. Наш Перун помогает нам, когда мы сами себе помогаем. Не волей твоего бога, а нашей волей перебиты твои братья. Вы напали на нас, вы разрушали наши грады, вы сожгли образы наших богов. Мы продаем ромеям хлеб, меха. Мы не продадим никому нашу кровь и наших богов. Ромеи поступают бесчестно. Уходи! Может быть, я позволю одному из всех вас вернуться домой. Чтобы он сказал другим: «Не ходите на Рось, на Роси живет хазарская смерть». Теперь иди, хан, я не дам тебе мира. Малх не отрывался от лица хана. Толмач переводил слова князя. Кустистые брови, брошенные, как крылья, на широком лбу хана, не дрогнули. Чуть косые глаза в мелких морщинках смотрели спокойно и казались серыми камнями. Точеными, как у статуи, руками хан провел по щекам, по острой бороде, поднял глаза к небу, произнес: — Яхве, о Яхве! — и что-то сказал толмачу быстрым решительным голосом. Толмач торжественно перевел: — Хан говорит: «Бог битв изменчив». Хан говорит: «Сегодня ты победил, другой победит завтра». Хан говорит: «Все люди смертны, один удел у победителя и у побежденного — смерть». Смерть идет рядом с тобой, славянский хан. Увы тебе! Ты играешь с Судьбой. Она отвернется от тебя, и люди оставят тебя. Так Суника-Ермиа говорит тебе: пока воля бога дает тебе дыхание, живи! — Верно, верно, князь, — говорил Колот-ведун. — Безумен тот, кто захочет вырастить яблоню-дерево на тропе, которой привыкли ходить вепри. Верно, глуп, кто разведет огород у водопоя. Но что будет, когда ты построишь крепкий град? Недавно еще двенадцать десятков мечей ты имел в старой слободе. Двенадцать сотен будет в твоем граде. Минуют годы, и россавичи и ростовичи отдадут тебе свои слободы. В градах накопятся воины. Дальше что будет? Думал ты? Слушал Чамота, слушал Ратибор, слушал Дубок, бывший илвич, слушал Малх, бывший ромей, что скажет князь. Всеслав отвечал: — Не думал. Я знаю без думы. Конь неезженый, только кормленый, хилеет, жиреет. Сердце остужается праздностью. Рука сохнет без труда. Войску — дело нужно. — И, помолчав, князь добавил: — Большому войску — дело большое… По сравнению с жизнью племени коротко бытие человека. Его можно уподобить траве-однолетке, которая в поспешности своего существования все же успевает познать и радость цветенья, и тайну созревания плода. Можно найти много других сравнений. Все будут верны. И все солгут: нет меры и счета для изменчивых слов. Отец поэзии Гомер, будто бы лично живший с богами, на самом деле видел мир таким же, как видит Малх. Не было олимпийцев, которые будто бы вмешивались в битвы и вступали со смертными в браки, не было Прометея, Зевсова орла. Были великолепные сравнения, были слова для изображения борьбы и людских страстей. Впоследствии самодовольные, нетерпимые невежды поняли строки былых поэтов дословно. Забыв былые обиды, Малх перестал понимать, почему явные в Слове истины бессильны против своего искажения. Может ли слово отличаться от дела так, как ягненок отличен от волка? Может. Но претерпевши насилие, слово становится ядом души. Малх хотел быть таким, каковы люди его нового племени. Здесь каждый видит мир таким, как он есть, и понимает его. Делая что-либо общее, никто не сомневается, не спрашивает почему, ибо все доступно его разуму. И ненужного, чужого, непонятного не делает никто. В империи все чужое, непостижимое. Почему берут столько налога, а не меньше или больше? Сколько денег собирает власть и куда их тратит? Кого спросить? Некого. Почему судьи сегодня решают так, а завтра иначе? С чем приходят иноземные послы, и для чего империя посылает своих? Из-за чего начинают войну? Что даст мне победа, и чего я лишусь, если войско будет разбито на дальней границе? Вопросы наполнят время с утра до вечера и с ночи до ночи. Ответов нет. Есть дикое море темных, противоречивых, невероятных слухов. Шепчутся. Ответит ли сам базилевс? Может быть. Но не будут ли и его слова пусты от смысла? Не блуждает ли в словесной тьме и сам Автократор? Малх думал: слово, разлученное с делом, превращается в подобие шума волн, бесцельно терзающих берег. Для Малха, как и для людей всех племен его времени, бессмертие души было такой же очевидностью, как солнечный свет или ход ночных светил. Встречались такие же вольнодумцы, как он, утверждавшие непознаваемость всех богов. Иные считали вселенную злом, а бытие — наказаньем. Но и вольнейший искатель смысла вещей был убежден во временности видимого тела и в бессмертии духа. Рассужденья о сущности Христа могли быть для Малха упражнением в связности словесных построений, но оставались праздномыслием: божественное не поддается испытанию опытом. Однако он не сомневался, что, если дух, носивший имя Христа в телесном обличии, вновь воплотится, он обрушит на Византию огненное проклятие отца растлителям дочери. Восточная империя жестока, жадна, как языческий Рим. Ее щупальца повсюду. И повсюду она носит смуту и беды, и чем больше смуты и бед, тем ей лучше. Не будет в мире тишины, пока живет империя. Вот уже и россичи через хазар ранены зубами империи. Малх помогает князю Всеславу понять силу империи. Всеслав засылает своих на Днестр, к Дунаю, где живут славянские племена, ближние соседи империи. Князь хочет пощупать росской стрелой византийский доспех. Что может сказать ему Малх? В Ветхом завете отмщение оправдано: око за око, зуб за зуб. А россичи, старинные земледельцы, берут еще глубже, говоря: что посеешь, то и пожнешь. Новый завет заповедал прощение обид. Но разве сами византийцы, принявшие заповедь, хотят и умеют прощать? Базилевс слушал. Не желая — он не имел в том нужды, — Юстиниан подверг своих светлейших острому испытанию. Автократор создал из палатийских сановников людей особых чувств. Каждый из них бессознательно, подчиняясь инстинкту самосохранения, воздвиг внутри себя некое здание любви и верности базилевсу. Так моллюск строит себе раковину. Благодетельный самообман срастался с кожей, от неосторожного прикосновения струпья добровольного рабства ныли, кровоточили. Поэтому даже случайное слово сомнения, высказанное посторонним, вызывало ярость: скорлупа требовала защиты. Нельзя безнаказанно играть роль в жизни, это не сцена, где слова означают действие и действие ограничено словом. Светлейшие умели схватить мысль, едва воплощенную в первом слове Божественного, умели развить ее — в предугаданном желании Повелителя. Умели хорошо, непреклонно исполнить, в исполнении были смелы, решительны. Самые умные ощущали намерения Божественного без его слов, умели спешить действовать. Им даже казалось, что они действуют самостоятельно, и они получали удовлетворение творчества. Но дать совет, настоящий, нужный? Для этого требуется внутренняя свобода, условие, при котором нельзя быть светлейшим. Причины отчаяния, в которое империя погружала своих подданных, продолжали существовать. По-прежнему находились люди, которые спешили напасть на Власть и опаздывали отступить. До самой бойни на ипподроме большинство собравшихся там уверились в бегстве Юстиниана. Этим объяснялась общая беспечность. Правда, сведения о бегстве базилевса были противоречивы. Очевидцы утверждали, что корабли Юстиниана, покинув порт Буколеон, направились к югу, в Абидос. Другие видели флот, уходивший в Босфор. При общем возбуждении дело доходило до озлобленных драк между «очевидцами». Люди, считавшие себя разумными, смиряли свои сомнения простыми доводами: Юстиниан бежал, а куда — не так уж существенно. Желаемое принималось за свершившееся. Но разве не было сомнений в самом Палатии! Дважды предлагая Юстиниану бегство, Велизарий был искренен в своей преданности пошатнувшемуся базилевсу. Имперский закон гласил: «Кто составит заговор против базилевса, подлежит смерти, его имущество — конфискации. Дети его, в которых, естественно, может подозреваться врожденная преступность, должны бы разделить участь отцов, но им даруется жизнь. Однако же они не имеют права наследовать отцам и матерям, ни родственникам, ни даже чужестранцам. Пусть они в бедности несут позор, им нет доступа ни к службе империи, ни к какой другой». — Великодушно щадить виновных, ибо таково есть свойство человеческой природы. Понимаешь, человеческой! Но не щадить невиновных — вот истинное богоподобие. Понял? Богоподобие! Не понял? Ты глуп. Разъясню тебе: не все ли равно, на кого падают удары! Нужно, чтобы все боялись. Понял? Чтобы тряслись все! И все. Власть выжимала из мятежа новую выгоду — устрашение подданных. Отныне и навек никто не должен чувствовать себя в безопасности под плащом так называемой невиновности — ни в чем. Примеры обдуманно подчеркиваемого бесчеловечия способствовали дальнейшему одичанию нравов. До этого Власти не было никакого дела. Не было препятствий одичанию в самой имперской религии. Предания Иудеи, вошедшие в святую книгу христиан под названием Ветхого завета, внушали исполнителям воли Власти веру в благо неограниченного насилия во имя высшей цели. Воля бога проявляла себя земной Властью в лице базилевса. Враг Власти был врагом бога и лишался права даже дышать. С него совлекалось все человеческое, он опускался ниже животного. Наивные и неграмотные подданные искали в исповедуемой ими религии способ спасения души от адских мук и повторяли слова о том, что бог есть любовь. Ученые церковники и правители, вычитывая совсем иное, умели делать далеко идущие выводы. Было время, когда бог сказал: «Истреблю с лица Земли людей, которых я сотворил, и гадов, и птиц небесных, ибо я раскаялся, что сотворил их…» Сохранив одного Ноя, бог счел нужным разделить потомство праведника, опасаясь силы размножившегося человечества. Смешав людскую речь так, что один перестал понимать другого, бог дал одному народу, особо им избранному, право истреблять все остальные. В этой борьбе бог нарочно ожесточал сердца обреченных, чтобы те сами дали повод избранным для войны и захвата. А потом бог открыто хвалился, как предательски он использовал свое всемогущество… Разве христианская империя, этот образ царства божьего на Земле, не имела тех же прав, что бог, воплощением которого она являлась! Церковь, слитно с Властью, неутомимо укрепляла строителей новой, христианской империи бесчисленными примерами дел, еще более кровавых, бесчеловечных, но божественных. Цель непреложно оправдывала любые средства. Язычники не имели такого страшного арсенала! «Немного времени прошло от оскорбления Власти, и вот Мы здесь, а охлос превращен в падаль. Что же вы замолчали?» — хотел крикнуть Юстиниан и крикнул бы, будь он один. Власть — ты высшее наслаждение, но ты и железные путы! Если бы богу было угодно на мгновение вдохнуть жизнь в трупы, дабы они поняли!.. — Моя жизнь была ошибкой, — снова сказал Тацит. — Я думал, что в империи можно сохранить честность, непоколебимость убеждений. Я не заметил, как сделался робким. Я жил трусом. Вместе с другими ничтожествами я был крупицей безответного демоса. Я спокойно наслаждался нравственной жизнью. Никто в империи, проклятой бесчестием и угнетением, не может не изувечиться, не задохнуться. Я не жалею о своей гибели. Избрав патриарха Мену своим духовником, Феодора испытывала его обдуманными полупризнаниями. Ей была скучна простая речь, двойственность развлекала, в простоте живет опасная ясность. Феодора предпочла бы патриарха еще более тупого ума, чем Мена. Монах догадался, что в холоде ее чувств и скрывается тайна женской власти над Юстинианом. Впрочем, другой будет хуже. Святители ловко наносят умную маску тупицы. Пусть этот остается, он труслив. С Церковью, с настоящей, сокрытой от невежды, базилисса была осторожна. Богослужебный ритуал есть могучее магическое действие. Сразу во множестве храмов толпы людей под управлением священников произносят одинаковые слова, делают одинаковые движения. Объединенные таким способом излучения душ накопляются, укрепляют Тело Церкви, впервые созданное Христом и апостолами. Посвященные в Тайну называют это Тело Существом. В своем дворце Ормизда базилисса прятала Анфимия, лишенного патриаршего сана. Мудрец посвятил Феодору в тайное учение. Как капли дождя сливаются в реки, так излучения душ способны творить Существо. Оно неуязвимо, бессмертно, но истощается угасанием веры в него, чахнет из-за вырождения ритуала, как плодовое дерево без ухода. Эллин Эсхил, будучи Посвященным, устами Прометея пророчествовал о гибели олимпийцев. Ибо до явления Христа все Существа были временными. Феодора поняла, что лишившие Анфимия сана были невеждами. Он якобы сочувствовал догме монофизитов. Но каждая вера, даже ересь, может обладать своим Существом. Существа, созданные арианами, манихеями и христианами других догм, ныне угасают. Обессилевшие, они, как былые олимпийцы, перерождаются в ничтожных демонов, прячутся в горах, лесах, пещерах. Но Существо монофизитов сильно, десятки тысяч мучеников придали ему могучую жизненность. Поэтому Анфимий, радея о пользе Церкви и империи, готовил унию кафоликов и монофизитов, дабы слить воедино два Существа. Отрешенный патриарх дал своей покровительнице золотой ключ к тайнам, скрытым в священном писании, и преподавал посвящаемой науку обращения с Существами. В Ормизде Феодора дала приют многим монофизитам, позволяла им отправлять богослужение. Так она устанавливала личную связь с Существом монофизитствующих, пользуясь также и его силой. Базилисса наслаждалась беседами с Анфимием. О, эти Существа, учение о них объясняет все тайны, устраняет противоречия, изгоняет сомнения. Это подлинная пища для ума. Следует помнить: замок на двери истины отпирают, а не взламывают. В раю Сатана открыл Еве тайну свободной воли. Ева научила Адама неповиновению. По невежеству обоих произошла ошибка. Хитрость Сатаны заключалась в посвящении неподготовленных. Однако даже бог, сотворив людей по собственному подобию, не смог их уничтожить. Здесь много говорят, владыки золота питаются словами.
Мечтатель21: Погружение в созданный Ивановым страшный мир Византии Юстиниана вызывает "странное чувство ужаса и отвращения" (как у Фай Родис).
Сат-Ок: Да вот Византия его как раз весьма натуралистично выписана. Со всеми извращёнными деталями типа института евнухов и сращивания богословия и государства, расправами фанатиков друг над другом и остатками античного знания. И для варваров она выглядела тем более отвратительно. Можно говорить о явной симпатии автора к выдуманным им россичам, но на наш просвещённый взгляд они и впрямь были бы намного симпатичнее - потому что проще. Без хитроумных систем насилия, лукавой пропаганды, всемерного закрепощения, иррациональной иерархии сакрализованной бюрократии. Поразителен, например, эпизод с рассказом о мимах, и о великом актёре, которых ввёл в ужас неграмотное фанатическое население своей игрой. Ведь церковь не просто так запрещала театр и актёрство приравняла к бесовщине. Психология деспотизма в своём смысловом ядре всюду одинакова. Этот период очень невнятен в учебных заведениях, потому что не повлёк за собой создание сверхмогущества, а ведь Италия была и впрямь изничтожена, и сама Византия истощена неимоверно. И эти истощённые земли заселяли славяне - не 12 сотен, как в романе, а десятками тысяч.
A.K.: Вот интересно: есть представление, что российский деспотизм восходит к Батыю, и ИАЕ хотел исследовать этот вопрос в художественном произведении, да и сыну своему говорил о "холуйстве на Руси от Батыя до сталинизма" (слова Аллана Ивановича). А Иванов, похоже, корень видел в византийском имперстве.
Сат-Ок: Да нет, он про преемственность не говорит ничего. А византийство удачно наложилось уже в конце 15 века на готовую проордынскую систему военно-административного общества.
Сат-Ок: Но началось всё равно не с Батыя (реплика в соседнюю тему: великий историк Фоменко придумал и Новую Этимологию, и имя Батый вывел из слова "батя"), а с Андрея Боголюбского. Впрочем, про это уже не раз было тут сказано...
Alex Dragon: Во всяком случае подборка выглядит весьма так впечатляюще и злободневно что на момент написания — можно углядеть некие аллюзии, и на предшествующее, и на нынешнее. Второй абзац так выглядит вообще неким имперским кредо, экстрактом сути государственной философии, которое независимо от непосредственной преемственности восприяли империи последующих эпох.
anton_: Описанная Ивановым Византия - это Торманс. Без шуток, вырожденное общество ad hoc.
Александр Гор: A.K. пишет: да и сыну своему говорил о "холуйстве на Руси от Батыя до сталинизма" (слова Аллана Ивановича). Ну, это дань современной идеологии... Я вот наивно убеждён, уж простите за наивность, что Ефремов не был глупым человеком. И в таком случае, с какой целью он это говорил? Что бы мальчик в школе рассказал? Сделайте одолжение, если это несложно, передайте ему мой вопрос!
anton_: Сат-Ок пишет: Да вот Византия его как раз весьма натуралистично выписана. Со всеми извращёнными деталями типа института евнухов и сращивания богословия и государства, расправами фанатиков друг над другом и остатками античного знания. И для варваров она выглядела тем более отвратительно. Можно говорить о явной симпатии автора к выдуманным им россичам, но на наш просвещённый взгляд они и впрямь были бы намного симпатичнее - потому что проще. Без хитроумных систем насилия, лукавой пропаганды, всемерного закрепощения, иррациональной иерархии сакрализованной бюрократии. Поразителен, например, эпизод с рассказом о мимах, и о великом актёре, которых ввёл в ужас неграмотное фанатическое население своей игрой. Ведь церковь не просто так запрещала театр и актёрство приравняла к бесовщине. Психология деспотизма в своём смысловом ядре всюду одинакова. Этот период очень невнятен в учебных заведениях, потому что не повлёк за собой создание сверхмогущества, а ведь Италия была и впрямь изничтожена, и сама Византия истощена неимоверно. И эти истощённые земли заселяли славяне - не 12 сотен, как в романе, а десятками тысяч. Да. Византия вообще очень странное образование (по крайней мере, в Европе). "Посмертная империя". В общем-то сама Римская Империя представляла собой не очень приятное зрелище. Высшая стадия развития античности (рабовладения), как-никак, аналог фашизма для капитализма. Такой же абсолютизм государства при полном господстве личных интересов, как при каком-нибудь Дуче или Франко (да и Гитлере). И финал соответсвующий для "высшей стадии" - выжрать все доступные ресурсы и умереть (это к вопросу о некоем "бессмертии фашизма" - он бессмертен только в условии неограниченных ресурсов). Ну зато культурный слой создала приличный - который был использован в дальнейшем. А Византия - это уже жизнь после смерти. Христианство не смогло изменить римскую систему, напротив, оно было переработано деспотической римской системой. Реально поражает крайняя слабость Византии - невозможность сколь-либо серьезно контролировать свои территории. Но сложность огромная, хоть и вырожденная, поэтому она и держалась (по сравнению с варварскими королевствами). Ну и географическое положение - соответсвующее, как у современных Штатов, кстати, невозможность проведения крупных наступательных операций. Поэтому игра за счет внутренней сложности - торговая империя, контроль над торговыми путями при ничтожном внутреннем производстве. В отличии от "фашисткого" Рима эпохи империи тут ресурсы неисчерпаемы. Но когда сложность внешнего мира сравнялась с византийской - все, Иперия оказалась обречена.
A.K.: Сат-Ок пишет: Но началось всё равно не с Батыя ..., а с Андрея Боголюбского. Впрочем, про это уже не раз было тут сказано... Да, помню.
A.K.: Александр Гор пишет: Что бы мальчик в школе рассказал? Зачем в школе? В университете.
Александр Гор: Хм... Сколько же сейчас Алану Ивановичу... лет... Надеюсь, что этот вопрос имеет смысл... Хотя, всё равно верится с трудом... Студент – тоже ребёнок...
anton_: По поводу Византии вспомнился еще "Византизм и славянство" К.Леонтьева. В которой он "гениально" предсказал "светлое будущее" Империй- Австро-Венгрии, России и Турции. Стопроцентное поадание палцем в небо Вот он был напротив, сторонником Византии и византизма. И Николая Второго тоже заразил этим - очень уж любил последний царь все это "имперское величие" и "истинное Православие". С соответсвующим результатом... Но интересно не это. Ну был такой мслитель - ну сколько их было... А интересно то, что Леонтьева подняли в постсоветское время как актуального философа, вместе с Бердяевым и Ильиным. Хотя результат его предсказаний был абсолютно ясен. Ну любит постсоветский человек наступать на грабли, это самое любимое его занятие.
Сат-Ок: Леонтьева очень полезно читать и работать с его мыслью. Торжество формальной доктрины. Тот же Бердяев его терпеть не мог, да и другие отмечали - за тёмное православие и страх божий как парадигму.
Мечтатель21: anton_ пишет: Вот он был напротив, сторонником Византии и византизма. И Николая Второго тоже заразил этим - очень уж любил последний царь все это "имперское величие" и "истинное Православие". С соответсвующим результатом... Сон о русском двуглавом орле над Босфором упорно преследовал Романовых. Из-за этой навязчивой идеи Россия не смогла переориентировать вовремя курс своей внешней политики, развернуться к дальним Теплым морям (хотя начало тому положил еще Петр Первый, и через сто лет после него ходили по океанам русские кругосветные экспедиции). Но последующих петербургских монархов это не интересовало. Более важным им представлялось возрождение какого-то химерического православного царства в Константинополе, долженствующего объединить славян и греков (насколько надежным союзником могут оказаться "православные братья", показала освобожденная ценой русской крови Болгария, уже через несколько лет переориентировавшаяся на конкурентов России - Австро-Венгрию и Германию). Завоевание Проливов и образование там новой православной империи не обещали никаких политических или экономических выгод (т. к. Средиземное море все равно замкнутое, а выходы из него находились под полным контролем британцев). Этот же упертый курс на возрождение Византийской империи явился одной из причин вовлечения России в Первую мировую войну со всеми последствиями оной.
Мечтатель21: Сат-Ок пишет: Этот период очень невнятен в учебных заведениях, потому что не повлёк за собой создание сверхмогущества, а ведь Италия была и впрямь изничтожена, и сама Византия истощена неимоверно. Самое смешное то, что эта людоедская война в Италии оказалась для Византии фактически бесполезной. Уже через несколько лет после смерти Юстиниана большая часть Италии была захвачена германцами-лангобардами. Империя удержала только Равенну (в одной из церквей которой сохранились изображения Юстиниана и Феодоры) и ряд прибрежных городов. И после Юстиниана Империя вообще вошла в полосу тяжелейших кризисов. Происходила частая смена династий, кровавая борьба за власть, с середины 7 века начался сильнейший натиск арабов, несколько раз осаждавших Константинополь. В 8 веке развернулось ожесточенное противостояние иконопочитателей и иконоборцев (и это в условиях постоянной внешней угрозы со стороны ислама и пришедших из причерноморских степей воинственных болгар).
Мечтатель21: anton_ пишет: Реально поражает крайняя слабость Византии - невозможность сколь-либо серьезно контролировать свои территории. Но сложность огромная, хоть и вырожденная, поэтому она и держалась (по сравнению с варварскими королевствами). Ну и географическое положение - соответсвующее, как у современных Штатов, кстати, невозможность проведения крупных наступательных операций. В некотором смысле положение Византийской империи было противоположностью США. Соединенные Штаты занимают огромную континентальную территорию. У США никогда не было соседей, представлявших для них военную угрозу. Наоборот, это американцы "оттяпали" у мексиканцев половину их земель в 19 веке. Византия всегда была окружена народами и государствами, настроенными враждебно против нее. И этой вражде не препятствовало даже единоверие (например, войны Византии и Болгарии). Удивление вызывает сам факт того, что империя продержалась до 1453 года. Но в последние несколько веков своего существования Византии было уже не до наступательных операций. Последнее усиление империи произошло при Алексее Комнине в начале 12 века, но это шло параллельно с наступлением на восток его союзников крестоносцев.
anton_: Мечтатель21 пишет: В некотором смысле положение Византийской империи было противоположностью США. Соединенные Штаты занимают огромную континентальную территорию. У США никогда не было соседей, представлявших для них военную угрозу. Наоборот, это американцы "оттяпали" у мексиканцев половину их земель в 19 веке. Византия всегда была окружена народами и государствами, настроенными враждебно против нее. И этой вражде не препятствовало даже единоверие (например, войны Византии и Болгарии). Удивление вызывает сам факт того, что империя продержалась до 1453 года. Но в последние несколько веков своего существования Византии было уже не до наступательных операций. Последнее усиление империи произошло при Алексее Комнине в начале 12 века, но это шло параллельно с наступлением на восток его союзников крестоносцев. Речь идет о положении хартленда, ядра Византии. Про США известно, что их можно оборонять шестью дивизиями - силой, ничтожной с т.з. военной науки, т.е. возможность захвата США внешними силами равна нулю. То же самое можно сказать про Константинополь и окружающие его земли - вплоть до XIII века никто не имел такой организации, чтобы иметь возможность взять город. Т.е. империя могла разлагаться, как угодно, ее войска били всякий, кто хотел, от арабов до болгар, но уничтожить основу ее существования было невозможно. Именно поэтому Империя и существует столь длитетьное время - в иом случае она была бы уничтожена в период первой же смуты. Кстати, разница с США состоит в том, что в Штатах могут действительно вызреть внутренние силы, уничтожившие это государство и построившие новое. Т.е. революция - США не вырожденное общество.
anton_: Мечтатель21 пишет: Сон о русском двуглавом орле над Босфором упорно преследовал Романовых. Из-за этой навязчивой идеи Россия не смогла переориентировать вовремя курс своей внешней политики, развернуться к дальним Теплым морям (хотя начало тому положил еще Петр Первый, и через сто лет после него ходили по океанам русские кругосветные экспедиции). Но последующих петербургских монархов это не интересовало. Более важным им представлялось возрождение какого-то химерического православного царства в Константинополе, долженствующего объединить славян и греков (насколько надежным союзником могут оказаться "православные братья", показала освобожденная ценой русской крови Болгария, уже через несколько лет переориентировавшаяся на конкурентов России - Австро-Венгрию и Германию). Завоевание Проливов и образование там новой православной империи не обещали никаких политических или экономических выгод (т. к. Средиземное море все равно замкнутое, а выходы из него находились под полным контролем британцев). Этот же упертый курс на возрождение Византийской империи явился одной из причин вовлечения России в Первую мировую войну со всеми последствиями оной. Дело не только во внешней политике. Еще более опасна оказалась внутренняя политика, построенная на византизме - Леонтьев только вербализировал то, что витало в российском обществе по крайней мере конца XIX века. Когда был объявлен практически открытый курс на ограничение знаний и построение практически "православного царства". Особенно последний ионарх преуспел - в мире господствуют республики, пароходы соревнуются в скорости через Атлантику, взлетают первые самолеты и авиаторы становятся героями мира, Олимпийские игры, социалисты, революции, Маркс, Фрейд, массовый выпуск газет и т.д. - а Николай Второй развивает православие. Братья Райт строят свои аэропланы - а в России идет строительство храмов. При том, что Николай был очень умный человек - но идеал византизма, власти через незнание был столь притягателен, что он попался на эту удочку. Впрочем, не только он - этот идеал был озвучен еще Уваровым. Но результат абсолютно предсказуем. Вообще, тема - Византизм, как проклятие России - это отдельный разговор. Почему сейчас популярны не просто самые страшные консерваторы - при том, что результат-то известен. Впрочем, я не особенно верю в какое-то там особенное влияние исторической Византии на формирование российского византизма. И вообще, византизм в эпоху того же Грозного - спорный вопрос, ИМХО Грозного "раскручивают" в особом направлении уже в наше время, при Сталине - "грозневизм" - реакция человека на необычайный гуманитарный прорыв Революции. Интересно, что Иванов писал свой роман в 1966 году - синхронно с "Часом Быка". Не мог ли он видеть те самые тенденции, что видел и Ефремов? Хотя его обычно относят к т.н. "русской партии" - оплотом консерватизма, но возможно, помимо "русскости" он невольно мог видеть и иные стороны жизни.
полная версия страницы