Форум » ЖЗЛ » И. А. Ефремов » Ответить
И. А. Ефремов
A.K.: А. Константинов. СВЕТОЗАРНЫЙ МОСТ Н. Смирнов. КОСМИЗМ ИВАНА ЕФРЕМОВА
Ольга: Вот и мне это интересно.
Ольга: Вновь о письмах Ефремова. Увидела его очень тонким психологом, трезво оценивающим человека. Вот пример. 9 июня 1947 года он пишет в письме к Быстрову, что его статья навела его как друга на грустные размышления: "...для Вас подобные стать - это игрушки, для Вас, могущего создавать мировые вещи. Понимаете? Вы, с Вашей необыкновенной силой морфолога, не должны ограничиваться такими вещами. И за это Вас я буду ругать и всячески поносить до тех пор, пока Вы или со мной не рассоритесь, или возьмётесь за настоящие вещи". 12 июня (обратите внимание на скорость получения письма!) Быстров отвечает. Он ужасно обижен. Пишет длинное письмо. "За свои будущие работы я не жду похвал от своих друзей... Они, очевидно, уже выработали крепкие привычки только бранить". И всё в том же духе. Уже через три дня, 15 июня, Ефремов пишет: "Дорогой мой Алексей Петрович. Должен признаться, что Ваше письмо меня огорчило больше, чем оно того бы стоило. Все Ваши семь пунктов с горькими сетованиями по адресу недостойных друзей - не более чем плод Вашего, распаленного минутой воображения, и о них не стоило бы и вспоминать, если бы они не показывали еще кое-что. Это кое-что заслуживает обсуждения, опять-таки не в порядке охаивания, как Вам это представляется, но для уяснения некоторых причин, вызывающих письма, подобные только что прочитанному мной. Негодования и подозрения, высказанные Вами в письме, были бы неудивительны для человека, внутренне сомневающегося в своих заслугах и успехах или же считающего себя несравненно превыше всех, но незаслуженно обиженного. Поскольку Вы, безусловно, не являетесь тем или другим, нужно думать, что письмо написано в момент аффектации. Однако хорошо ли писать серьезные обвинения людям, коих Вы сами же называете своими друзьями, сплеча, по принципу - что напишется, пусть чувствуют. В самом деле, если бы Вы хоть немного поразмыслили над содержанием моего к Вам письма, ручаюсь, что у Вас не поднялась бы рука написать такую, как это Вы себе представляете, "отповедь"! § 1. На что Вы обиделись? На то, что я ругал Вашу работу? Но ведь если бы Вы прочли как следует, то уразумели бы, что такая "ругань" превыше всякой похвалы. Руганью же она называется по давно установившейся у нас обоих терминологии, о которой Вы почему-то предпочли забыть. Неужели Вам непонятно, что только при глубоком к Вам уважении, больше того любви и абсолютном доверии можно совершенно открыто передавать все свои впечатления. Или Вам хотелось бы внешней похвалы с затаенной критикой? Право же это недостойно нашей дружбы! Я предпочитаю, чтобы в отношении меня поступали также - чтобы друг помогал мне, указывая ошибки, и в то же время всегда готов был защищать меня перед кем угодно". Много в этом ответе: и глубокое понимание друга, и тонкий психологический анализ, и бережная откровенность, показывающая необычайно высокую степень доверия, и желание показать другу (Быстров старше на десять лет, но они с момента знакомства общаются как равные) перспективы развития. Дай нам бог таких друзей, как Иван Антонович... Но все ли выдержат общение с таким другом?
Сат-Ок: Иван Ефремов пишет: Я предпочитаю, чтобы в отношении меня поступали также - чтобы друг помогал мне, указывая ошибки, и в то же время всегда готов был защищать меня перед кем угодно Моё всегдашнее кредо. И насколько обманутым я чувствовал себя всякий раз, когда в принципиальных вещах "друзья" начинали открыто занимать нарочито аморфную позицию или, не обращая внимания на вопиющие факты с противоположной стороны, скрупулёзно исследовать мои недочёты (часто публично) и длинно и муторно увещевать. Впрочем, из-за этого друзьями они очень скоро переставали быть. Кому спину не доверишь, тому и сердца не доверишь.
Alex Dragon: А если бы тогда был интернет и смайлики… Наталкиваясь на подобные раритеты, с удивлением понимаешь, что и оффтоп, и флуд, и троллинг, и прочие всякие такие вещи изобрели задолго до нас. Но наша эпоха интересна тем, что ранее размытое, размазываемое на многие дни, а то и месяцы и годы, как в обычной бумажной переписке, протекает за дни, часы, а то и минуты и картину в полноте и при том в развитии проще представить и охватить за какой-то довольно короткий реалистичный срок.
Сат-Ок: Да. И требует или колоссальной концентрации, или - что чаще - ведёт к смысловому разгильдяйству или просто заштампованной речи.
Цитатник Мао: Сат-Ок пишет: Ольга пишет: цитата: Я предпочитаю, чтобы в отношении меня поступали также - чтобы друг помогал мне, указывая ошибки, и в то же время всегда готов был защищать меня перед кем угодно Моё всегдашнее кредо. И насколько обманутым я чувствовал себя всякий раз, когда в принципиальных вещах "друзья" начинали открыто занимать нарочито аморфную позицию или, не обращая внимания на вопиющие факты с противоположной стороны, скрупулёзно исследовать мои недочёты и длинно и муторно увещевать. Сложный вопрос. Нет, реально, в сложившихся обстоятельствах - только так. Человек без "клана", "школы" или большого "индивидуального веса" в науке затаптывается моментально. Не брезгают ничем, никакими методами, вплоть до объявления человека неучем, сумасшедшим, и т.д. (а кто проверит?). А уж в 30-40-е гг. моральное состояние фундаментальной науки было очень тяжелым. Но заметил такую вещь. Как только люди "внешние" начинают без всякой задней мысли говорить внятные вещи (и не затесывается ни одна иуда с задней мыслишкой), атмосфера постепенно расслабляется, и начинаются дебаты такие, какие они должны быть - с высказыванием личных, а не "общих" мнений, с вынесением "внутришкольных дебатов" вовне. А если не так - тут уж на войне как на войне. Несколько раз пытались завалить наших ребят с хорошими работами, мол, недостатки в них (а у кого их нет? - да и недостатки выискали трехгрошевые, там куда крупней были). Пришлось попунктно доказывать, что "люди ходят на руках и люди ходят на боках" - претензии-то справедливые были, другое дело, для чего их собирались использовать. И так как я сделал это успешно - два раза мне это так аукнулось, что до сих пор икается. В общем, я пришел к выводу, что то, что вы обрисовали - вовсе не норма, а следствие каких-то аномалий в сообществе (научном или каком другом), единственный метод самозащиты. Друг должен защищать друга, начихав на истину, потому, что враг начихал на нее двумя тактами раньше.
Сат-Ок: Тут момент такой, что истина двойственна, а когда "друг" педантично и публично выискивает у тебя соринки, оставляя без внимания брёвна оппонента - это натуральная психологическая подстава. И воспринимается она только так. Всегда можно не погрешить против истины, показав обе чаши весов в их реальном соотношении. А уж при желании сделать краткую реплику - да, как вы сказали.
Alex Dragon: Со стороны почитаешь — так как будто речь идёт о полубратковских разборках за сферы влияния в бизнесе или интриге при дворе. Так где ставки идут на головы и миллиарды.
Цитатник Мао: Сат-Ок пишет: Тут момент такой, что истина двойственна, а когда "друг" педантично и публично выискивает у тебя соринки, оставляя без внимания брёвна оппонента - это натуральная психологическая подстава. И воспринимается она только так. А, ну так это не друг. И даже не враг. А так. "Избави бог от таких друзей, а от врагов я и сам избавлюсь." Сат-Ок пишет: Всегда можно не погрешить против истины, показав обе чаши весов в их реальном соотношении. А уж при желании сделать краткую реплику - да, как вы сказали. Когда это касается тебя лично - можно и так (хотя, перед лицом врага - не рискнул бы), но когда речь о твоих товарищах - такого права нет. Есть только почетное право выполнить свой долг. С истиной к тому времени, как правило, уже разобрались, осталось разобраться, как выкарабкаться из сложившейся ситуации. Alex Dragon пишет: Со стороны почитаешь — так как будто речь идёт о полубратковских разборках за сферы влияния в бизнесе или интриге при дворе. Дракон, явственно вижу ваше лицо, когда и если это затронет вас лично. Куда девалась ваша ирония?
Alex Dragon: Да как сказать… Одно время я довольно часто слышал обсерваторские сплетни и немного представляю, что обсуждение абстрактной научной проблемы разрешением может иметь вполне конкретные материальные и моральные бонусы. Или потери. Заодно видел на наглядном примере, как можно заниматься имитацией научной деятельности, при том учёными ни в каком смысле не являясь, но числясь. Впрочем, глубин особых я не постигал, перед моим взором всё больше мелкие сошки были, далеко не академики. Но на мысли навело, что везде примерно так же — немерянные амбиции, минимум умственной дисциплины за пределами сферы своей темы и бесконечные «пойдём-ка, покурим-ка, обкашляем». С лупой не рассматривал, но на особую иронию чего-то не тянет.
Ольга: Интересно как: даёшь какую-то цитату, видишь в ней один потенциал для обсуждения, а она разворачивается совершенно под другим углом. Я вот слышала от разных людей, что Ефремов - не психолог, что у него герои не тонкие, прямыми линиями нарисованные. И хотела показать, что психологом он был настоящим, тонким и знающим. А разговор повернулся - о дружбе и науке. Да, эта тема животрепещущая. О науке: палеонтологический институт входил в биологический сектор академии наук, а в биологии тогда торжествовал Лысенко и иже с ними. Знаменитая конференция, на которой генетика была провозглашена лженаукой, была личным событием в жизни Ефремова, потому как сразу же сказалась на положении в палеонтологии, где на первые роли вылезли товарищи типа Давиташвили. Позже Ефремов писал, что чувствует некое разочарование в научной карьере - именно с этим связанное. А во второй половине 50-х говорил, что только теперь в академии наук начали понимать, в какую пропасть они завели науку различные "научные проститутки" (это его слова). Бесполезных, по его мнению, сотрудников института называл "бабье-маше". Противник был, и очень серьёзный.
Ольга: Вот какими словами Ефремов заключает своё письмо (обратите внимание на сравнение с древнерусским князем - явный отсыл к "Слову о полку Игореве"): "Если мои попытки к координации работы по низшим позвоночным представляются Вам палкой и превращением Вас в инструмент - черт с ней и трижды черт с такой координацией. Я просто сброшу со счетов в деле, которое могло бы быть общим для нас, - развернуть большую работу, настоящую работу по нашим интереснейшим тетраподам. Нужно ли говорить Вам, какой ущерб для дела, если крупный ученый перестает быть надеждой в этом и в трудное наше время. Что ж, наверное, такое ощущение было в древней Руси у какого-нибудь призывавшего к объединению князя, когда перли враги, а другие князья занимались местничеством и счетами, чей род выше. По-видимому, и наука не освобождает от мелко человеческого!" После этого письма переписка Ефремова и Быстрова продолжается, но становится сугубо научной, сухой. Лишь спустя большое время в ней вновь возникают тёплые дружеские ноты.
Alex Dragon: Ольга пишет: Я вот слышала от разных людей, что Ефремов - не психолог, что у него герои не тонкие, прямыми линиями нарисованные. И хотела показать, что психологом он был настоящим, тонким и знающим. Оля, так тут аудитория неблагодарная в этом смысле — убеждать никого не надо.
Сат-Ок: Иван Ефремов пишет: Если мои попытки к координации работы по низшим позвоночным представляются Вам палкой и превращением Вас в инструмент - черт с ней и трижды черт с такой координацией. Я просто сброшу со счетов в деле, которое могло бы быть общим для нас, - развернуть большую работу, настоящую работу по нашим интереснейшим тетраподам. Нужно ли говорить Вам, какой ущерб для дела, если крупный ученый перестает быть надеждой в этом и в трудное наше время. Что ж, наверное, такое ощущение было в древней Руси у какого-нибудь призывавшего к объединению князя, когда перли враги, а другие князья занимались местничеством и счетами, чей род выше. По-видимому, и наука не освобождает от мелко человеческого! И это было не раз... Помнится, был дан краткий товарищеский совет одному человеку писать на тему тогда чрезвычайно актуальную и неосвоенную. Никто лучше него не написал бы. Но вдруг, спустя месяц (!) начинаются полные самостийного трепета деликатные негодования о "навязывании" (это об одном небольшом абзаце-то за месяц!), о "стремлении решить за других" и прочем вздоре. В итоге я трачу драгоценные часы в многостраничных обоснованиях и сверхтщательных разъяснениях. Материал в итоге был сделан, но радости в том уже мало было - цена его сожгла свежесть восприятия. И как легко сейчас такие сравнения (как с пример с Русью) будут осмеяны как должный быть разрушенным пафос, скрытое стремление к положению «царя горы», и пресловутое ЧСВ. Разумеется, такая псевдопроницательность всегда рождается вместо обсуждения по существу, всякий раз принося огромную боль и разочарование…
Ольга: Доктор Морита пишет: "Принимаю по дежурству конкретно пожилую даму,с вполне заурядным инфарктом двухдневной давности.Дама устала,дама уже хочет на отделение и выедает мне моск ацетоном.И вообще,почему сюда ко мне не пускают моих аспирантов,возмущается она.На минуточку,ей почти 80,и работает она старшим научным руководителем в НИИ Мировой материальной культуры.Из уважения к сединам,договорились что переведем к вечеру,на чем мирно и расстались. Через пару дней прихожу смотреть своего больного на отделение и вижу,как он читает огромное подарочное издание "Погребальные маски Енисея".Ничего себе,говорю,какие книги у нас люди изучают с острым периодом инфаркта миокарда.В общем,нагло выпросила у мужика ее почитать на дежурстве.Книга интересная,множество фотографий с раскопок,да и описание погребальных обычаев жителей Енисея очень интересное.Смотрю,что у автора очень знакомая фамилия.Ну точно,и инициалы совпадают.Стала читать послесловие.В общем,оказалось,что лечила я археолога Вадецкую,которая много-много лет назад работала вместе с Иваном Ефремовым,и которая послужила прообразом одной из героинь его "Туманности Андромеды,историка Веды Конг. Жаль,она к тому моменту уже выписалась,успев снабдить некую часть населения инфарктной кардиологии этой книгой.Мне ужасно хотелось ее о многом расспросить. ...А сейчас я думаю-вот один из моих однокурсников работает врачом в Антарктиде,некоторые другие разъехались по разным странам...кто-то ушел в большую науку,кто-то пашет как конь в экстренном стационаре.Как сложатся наши пути лет через тридцать? про кого из нас будут вспоминать лет через пятьдесят и как нас будет сталкивать судьба на нашем маленьком тесном шарике?" Отсюда: http://morita.livejournal.com/278546.html Кто бы нашёл эту книгу для нас? И кто бы нашёл эту Даму - Вадецкую, расспросил бы её. Из питерского народа...
Ольга: Нашла вот такую книгу Эльги Борисовны Вадецкой: http://www.pvost.org/publ/archa/pages/vadetsk.html Вот такие обложки: http://www.kupyura.ru/_files/1/0/1000280976.jpg http://www.photoload.ru/data/a0/8b/bf/a08bbfbdbb6a45b690539704cc4090f2.jpg Про саму Эльгу Борисовну в сети ничего не нашла.
A.K.: Помню статью в "Технике -молодёжи" годов конца 70-х-начала 80-х про находки на Енисее. Возможно, её. Поищу в залежах.
Alex Dragon: Из письма Пузанову от 20 апреля 1952 г.: «Кстати, как-то раз, не в прошлую, а в предыдущую встречу, Вы неосторожно мне пообещали прислать или вообще дать копию фото какой-то прекрасной черной или коричневой девушки2, которая, по Вашему мнению, могла бы служить художнику-иллюстратору «Ойкумены» для прототипа Ирумы. Обещанного ждут три года, но я решился напомнить через два, потому что, грешным делом, сам забыл, а то напомнил бы раньше. Сейчас вроде собираются переиздавать "Ойкумену2, и это было бы кстати». История имела продолжение? И видел ли кто прототип Ирумы (этот или иной) в тетрадях Ивана Антоновича?
Ольга: Радость: нашлась книга Брандиса и Дмитревского "Через горы времени. Очерк творчества И. Ефремова", выпущенная в издательстве "Советский писатель" (Москва-Ленинград) в 1963 году. Надеюсь, А.К. выложит её на сайте, чтобы се имели возможность её прочитать. Во её начало - поэтичное, лиричное и эпическое одновременно: Летом 1956 года на одной из дач академического поселка Мозжинки, что находится неподалеку от Звенигорода, поселился известный палеонтолог, профессор Иван Антонович Ефремов. Подмосковье, особенно же места вблизи Звенигорода, пленяет своей красотой. В отлогих берегах неторопливо несет свои воды Москва-река, неглубокая, почти золотая от желтого песка, покрывающего плоское ее русло. Зеленым, переходящим в синеву куполом вздымается Звени-гора, и по ее склону старательно карабкаются улочки старого русского городка с фасадами домов, утопающими густой зелени. В лесах, где медноствольные сосны чередуются с кленами, березками, а около вековых дубов действительно приютилась и пышно разрослась «тонкая рябина», много ягод и подлинное грибное царство. Тихо здесь. Так тихо, что, кажется, можно расслышать, как шелестит на ветру каждая травинка — всякая на свой лад, как позванивают синие, лиловые и розовые колокольчики на лесной опушке. Именно эта необыкновенная, успокаивающая тишина влекла к себе Ефремова. Покинув свою квартиру на Спасоглинищевском — в самом центре Москвы, где сквозь стекла окон в комнаты прорывался неумолчный грохот города-гиганта, забрав записные книжки, которые он шутливо называет «премудрыми тетрадями», пишущую машинку и побольше чистой бумаги, он прочно «окопался» на даче, превратившись в мозжинского отшельника. Уже давно воображение Ефремова тревожила мысль о полете человека в космос и возможностях установления дружеского контакта между различными космическими цивилизациями. Месяцы, проведенные в гобийской пустыне, помогли ему увереннее переступать пороги времени — ведь там он мысленно жил среди странных и страшных животных, исчезнувших с лица земли за миллионы лет до появления предков человека, — и как бы приблизили, сделали доступнее для воображения звездные миры. «Бесконечный черный простор гобийской ночи затоплял койку — маленький островок человеческой жизни в неоглядном океане темного воздуха. А вверху — вся звездная бездна и бесконечность вселенной, становившаяся тут как-то ближе и понятнее». Так писал Ефремов в своей книге «Дорога ветров». Вглядываясь в россыпь звезд, посверкивающих над пустыней, точно крошечные осколки халцедона, Ефремов отчетливо представлял те незримые нити Разума, протянувшиеся от созвездия к созвездию, где горят оранжевые и желтые звезды, напоминающие наше Солнце... Ефремов хорошо знал, что должен он написать. Теперь же ему предстояло преодолеть сопротивление чрезвычайно трудного материала и решить, как это будет написано. Но работа плохо спорилась. «Экран внутреннего видения» не зажигался. Образы не оживали. Утомленный и предельно недовольный собою, выходил он на улицу и в сильный бинокль разглядывал звездное небо. Вот оно, мутно светящееся пятнышко в созвездии Андромеды... И воображение, как еще не созданный человеком телескоп с многомиллионнократным приближением, превращало едва различимое пятнышко на черно-фиолетовом небе в линзовидный диск гигантской Галактики. Мысль писателя-фантаста — подлинная машина времени. Наперекор всем существующим законам она, повинуясь страстному желанию, мгновенно переносит человека в бесконечно далекое прошлое или, шагая через века, устремляется в грядущее. И вот тихой синей ночью, под куполом звездного неба, в минуты полной отрешенности от всего окружающего, пришло наконец долгожданное «видение» далекого будущего... Облегченно вздохнув и отняв бинокль от утомленных, затуманенных слезою глаз, Ефремов стремительно зашагал к дому. Образы и представления окружили его со всех сторон. Почти воочию «увидел» он мертвый, покинутый людьми звездолет, эту маленькую земную песчинку, на чужой, далекой планете Тьмы; перед глазами проплыли зловещие силуэты медуз; на миг, как бы выхваченная из мрака, взметнулась крестообразная тень того Нечто, которое чуть было не погубило отважную астролетчицу Низу Крит... Фантазия, как мотор, получивший достаточно питания, заработала бесперебойно. Ефремов едва успевал записывать картины, проплывавшие перед его мысленным взором. По восемь-десять часов не отходил от стола. И не только не уставал, а, напротив, испытывал радостное удовлетворение, приток свежих сил. Так в летние и осенние месяцы 1956 года была написана вчерне «Туманность Андромеды», роман, принесший Ефремову всемирную известность.
A.K.: Книгу можно читать здесь: http://noogen.su/iefremov/cherez-gory.pdf
Эдэль: Хорошее начало.
Ольга: Отрывок из книги Брандиса и Дмитревского про возвращение в Петроград и учёбу в школе. (Кстати, в музей школы можно передать эту книгу - от Ноогена. Распечатать и передать.) Для меня важно, что Ефремов читал эту книгу перед её выходом, то есть все факты точны. Итак: После демобилизации в 1921 году, побывав в Херсоне и узнав, что отец разыскал и забрал к себе младших детей, Ефремов решил отправиться в Петроград. Не по летам повзрослевший подросток в солдатской шинели и с тощим заплечным мешком много дней провел в «телячьем» вагоне в обществе разговорчивых, веселых людей, возвращавшихся к мирной жизни. И вот — Петроград, огромный, прекрасный, тогда малолюдный город. Широкие проспекты, красивые дома, полноводная река, узорчатые решетки набережных, тихие линии Васильевского острова, заросшие травой, — вся суровая красота многострадального города накрепко вошла в сердце Ефремова. Работая то подручным шофера, то пильщиком дров, то чернорабочим, он одновременно стал учиться в 6-й единой трудовой школе, в здании бывшего Петровского коммерческого училища на Фонтанке, 62. Нужно было догонять сверстников. Тут уж старый африканский охотник Аллан Кватермен ничем не мог помочь Ефремову. Не с дикими слонами и не с густогривыми львами пришлось ему схватиться, а с синтаксисом, алгеброй и немецким языком. Здорового, широкоплечего парня в поношенной, плохой одежде поддразнивали товарищи по школе. Из-за обильных и неумелых заплат на одежде называли его «царем Иваном Пестрым». Счастливый случай привел Ефремова в эту школу, где работали тогда талантливые, пытливые, влюбленные в свое дело педагоги. Среди них выделялись преподаватели природоведения Виктор Михайлович Усков, известный популяризатор науки, автор многих учебников, и Давид Николаевич Чубинов (Чубиношвили), могучий, веселый грузин, организовавший при школе замечательный уголок живой природы — зоологический сад в миниатюре. Физику блестяще преподавал Виктор Феликсович Трояновский, а курс истории вел молодой ученый Александр Игнатьевич Андреев, впоследствии член-корреспондент Академии наук, большой знаток истории Сибири и Петровской эпохи. В тот период еще не существовало стабильных программ, вводились и отменялись новые методы обучения, в постановке школьного образования было много неурядиц. Но прекрасный подбор педагогов, а также превосходно оборудованные учебные кабинеты и лаборатории, сохранившиеся от гимназии с «практическим уклоном», способствовали тому, что ученики 6-й трудовой школы получали не только основательную подготовку, но и навыки самостоятельной работы. С особой благодарностью Ефремов вспоминает учителя математики Василия Александровича Давыдова, который, обратив внимание на способного парня, решительно вмешался в его судьбу. Именно Давыдову — старому школьному учителю и удивительно теплому, отзывчивому человеку — Ефремов обязан был молниеносным окончанием школы второй ступени. Учение напоминало барьерный бег. Не сбив ни одного барьера, он уже через два года получил свидетельство о среднем образовании. К тому времени интересы юноши как бы раздвоились. С одинаковой силой влекли его мужественная профессия моряка — в душе продолжал жить вожак детских мечтаний капитан Немо, грызла тоска по покинутому южному морю, — и поиск таинственных костяков, что скрыты в недрах земли.
Эдэль: Да, нужно передать.
Alex Dragon: С нумерацией школ что-то полная чехарда. В тексте её номер 6, а в других источниках, и в презентации школьниц, она упоминается как 23-я.
Ольга: Геннадий Прашкевич о Ефремове: "Человек отточенного ума, человек высочайшей энергии, он не одну судьбу сформировал напряжением своего силового поля". Прекрасный очерк "Конец пятидесятых: письма И.А. Ефремова" http://efremov-fiction.ru/publicity/116/page/1
Эдэль: Спасибо!
Ольга: Вадим Шефнер, автор автобиографической книги ""Имя для птицы, или Чаепитие на жёлтой веранде". Таисия Иосифовна говорила, что Иван Антонович описывал ей Петроград середины 20-х годов так же, как описывает его Шефнер. Вот начало главы, которая посвящена возвращению Шефнеров в Петроград после жизни в Старой Руссе (1924 год): 31. Снова в Питере О предстоящем приезде нашем в Ленинград мать, разумеется, заранее списалась с бабушкой, но телеграммы с дороги не послала, то ли ради экономии, то ли из каких-то иных соображений; поэтому на вокзале нас никто не встретил. Сойдя с поезда, мы с толпой пассажиров вышли на Знаменскую площадь. У меня плохая звуковая память, к тому же в голодающем, малонаселенном Петрограде 1919 года (то есть когда мы уехали из него) и на самом деле, по-видимому, было очень тихо на улицах, так что Петроград помнился мне почти безмолвным; теперь, в 1924 году, меня ошеломила шумная суета, напряженный ритм ленинградской уличной жизни. Был знойный полдень; по мощенной булыжником Лиговке и по Знаменской площади двигались грузовики, ломовые телеги, извозчичьи пролетки, легковые автомобили; особенно поразило меня обилие трамваев. На самом-то деле уличное движение тогда было не ахти какое густое, но после тихой, доброй Старой Руссы все это казалось столпотворением вавилонским. Все двигалось, торопилось, раскачивалось; все цокало, громыхало, позванивало. Только громадный, понурый, громоздкий чугунный человек на громадном, понуром, громоздком чугунном коне молча высился среди площади на громоздком каменном пьедестале – и никуда не спешил. Мать пояснила мне, что это – памятник царю Александру Третьему; при нем в России был строгий порядок, и Россия ни с кем при нем не воевала, все страны боялись и уважали этого царя; она добавила, что процарствуй он подольше – и, быть может, не случилось бы этой ужасной германской войны.
Ольга: Пётр Константинович Чудинов был учеником Ефремова, защитил под его руководство кандидатскую, подготовил докторскую диссертации. Елена Чудинова - его дочь, автор очерка "Отец: попытка портрета". Вот отрывок из него: "По Торо [?] отец был "рожденным в ночи". Душу его заливала иногда черная меланхолия - спокойная, но довольно жуткая. В семье было принято считать это следом страшного детства. Что говорить, детство было страшным. Но все же мне начинает казаться сейчас, что отцовская меланхолия была скорее платой homo silvestris за оборотничество - городскую половину жизни. А в городе отец был человеком весьма светским. Помню, был канун моего двенадцатилетия, начало сентября. Как правило, отца на моих днях рождения не бывало. Даже самый первый он пропустил - слал с Великой Стены по счастью запоздавшую телеграмму, чтоб назвали Татьяной… Вот и на сей раз он по обыкновению намеревался удалиться в леса. Мы вышли с ним прогуляться, или по какому-то незначительному делу, не помню, только пришли, к моему изумлению, в кафе. Отец галантно принял мою вельветовую курточку, провел за столик, заказал шампанское. Так мы и отметили вдвоем мои двенадцать. Маму бы шампанское привело в справедливый ужас, но впечатление ребенку врезалось навсегда. Я всегда одновременно завидовала другим детям и снисходительно жалела их. У одноклассников отцы были как-то доступней, сердечнее, по-домашнему проще. С ними не надо было взвешивать каждое слово, что я инстинктивно делала лет с восьми, ошибка не грозила ссорою месяца на три. С ними вообще можно было откровенно делиться ребяческими переживаниями, а с моим - нет. Не знаю почему, но нет. И вместе с тем я куда раньше, чем смогла это сформулировать, знала, что мой отец совсем другое, чем добрые обыкновенные "папы" сверстников. Он значительнее, он выше. Отец даже внешне был совсем другое. В пятьдесят лет собственные сверстники еще шпыняли его в общественном транспорте: чего расселись, молодой человек, уступили бы место пожилому! Никогда не позволял он себе ходить по городу в "спортивных" куртках, в вязаных шапочках. Всегда галстуки (К булавкам и прочим запонкам отец был весьма неравнодушен!), серые костюмы, шляпы, элегантные плащи и пальто. С незначительными отступлениями, отец оставался таким до семидесяти шести лет, до года смерти моей матери. Нельзя, никак нельзя было назвать его стариком, когда он стоял у ее гроба. Но после отец начал стареть со скоростью снежной лавины. И ведь сложными были их отношения, да и ни с кем из близких несложных отношений у отца не было, а вот поди ж ты. Словом, как и положено оборотню, в городе отец был стопроцентным горожанином. Однако ж кое-где след волчьей лапы все же проступал. Так не любил отец больших скоплений народу, толпы, (самое язвительно ненавистное слово из его лексикона!), даже толпы научной. "В стенах вечерних библиотек" отцу, в отличие от мамы, не работалось. Все необходимое для работы он предпочитал иметь. Стаскивать в свою нору. В результате скопилась библиотека, которая, я полагаю, скоро займет свое место в Институте Палеонтологии. А покуда нетронут крошечный его кабинет, украшенный лишь иконой Богоматери с Мечами в курьезном сочетании с накопанными в Гоби буддами. Еще два украшения, впрочем. Пронзительно тревоживший меня в детстве своим "англо-империалистическим" видом поношенный пробковый шлем и ковбойская шляпа из путешествия по Техасу. Остальное пространство в кабинете, кроме письменного стола, машинки "Оптима" и узкой кушетки, занято книжными полками. Входя, утыкаешься в стену энциклопедий, кое-как обогнув, попадаешь в пространство, где можно хотя бы сидеть. Вот и все, что мой отец имел в этой жизни. Да и то построил своими руками. Было тогда дано академической молодежи милостивое разрешение в нерабочее время трудиться на стройке. Отец работал прорабом, мама, беременная мною, кажется, учетчицей. Так родители и возвели дом, адские морды над аркой которого обрамляла надпись "Дом научной молодежи". В нем им досталась трехкомнатная квартира невпечатляющих габаритов. Все собеседники отца, не только научные, теснились на книжных полках. Это были Тейяр де Шарден, Вернадский, Тютчев. Сумеречную сторону отцовской души питал леденящий экзистенциализм марктвеновского "Таинственного незнакомца". В изголовье же всегда лежало первое издание "Унесенных ветром", подарок Эверетта Олсона. Эту книгу отец обыкновенно читал на сон грядущий. Едва ли ошибусь, что всю "Песнь о Гайавате" в переводе Бунина отец помнил наизусть. Ее изданий у него было штук пять разных. Мне же лет в семь он подарил книжку индейца Серая Сова под названием "Саджо и ее бобры", с рисунками автора. Истинную страсть отец испытывал к словарям, которые читал как детективы. Отовсюду глядят и блекло-синий пузатый Оксфордский словарь, и старый вишневый двухтомник древнегреческого, не говоря уж о нескольких латинских. Словарь английских фамилий я у отца временами воровала и прятала, но он рано или поздно раскапывал и возвращал к себе. Обнаружив сорочье гнездо разоренным, я выжидала, а затем воровала снова. Все это - при полном умолчании обеих сторон. А словарь Даля у отца просто не поместился, перекочевал к общесемейному книжному стаду".
Эдэль: Весёлые люди палеонтологи! Корректируя отрывки из книги Виталия Георгиевича Очева «Еще не пришли динозавры», посвящённые Ефремову и его товарищам-палеонтологам, порадовалась их чувству юмора: "Мне удалось изучить отсюда первого в нашей стране рауизуха, которого я назвал в честь Б. П. Вьюшкова въюшковизавром. А московский палеонтолог А. Г.Сенников обнаружил не только других новых рауизухов, но и мелких двуногих псевдозухий, подобных южноафриканской эупаркерии. Он встретил остатки этих двуногих ящеров, разбирая старые неизученные коллекции в предновогоднюю ночь, и назвал неизвестного ранее ячеезубого – Дорозух неоетус, что по-древнегречески означает «новогодний подарок».
Ольга: Отличный отрывок! Они вообще очень трепетно относились к называниям вновь открытых тварей.
Alex_73: Вообще-то, господа хорошие, речь шла о книге Вадецкой э.Б. "Древние маски Енисея". вот ссылки на эту книгу: http://www.gazeta19.ru/node/644 http://www.shaping.ru/ANOMALIA/default.asp?num=479&id=7&ndate=29.04.2010 нужно пояснить, что книга посвящена И.А.Ефремову.
Ольга: Спасибо. А не знаете ли, где можно почитать про саму Вадецкую?
A.K.: Alex_73 пишет: Вообще-то, господа хорошие, речь шла о книге Вадецкой э.Б. Простите, я не уловил, это ответ на какой вопрос или реплику? За ссылки спасибо.
Alex_73: Вы правы, "А.К", я давал комментарий к словам доктора Мориты, что были приведены Ольгой от 19.04.10г. Теперь, несколько слов о самой Э.Б. Вадецкой. если вы обратитесь к указанной книге "Древние маски Енисея", то в предисловии автор пишет, что являлась дочерью писателя Бориса Вадецкого друга И.А. Ефремова и, именно Иван Анатольевич порекомендовал ей стать археологом и с нее создал образ Веды Конг. там же в предисловии, приведен отрывок из письма от Ефремова к Э. Вадецкой. О самой Э.Б. Вадецкой можно там же узнать подробнее, либо обратиться к интернету и к печатным изданиям типа энциклопедий Красноярского края или Хакасии.
Сат-Ок: Интересная работа, найденная Максимом Михайловым: http://www.publishing-vak.ru/file/archive-philology-2012-4/2-myznikova.pdf
Сат-Ок: Познакомились с Екатериной Мызниковой, автором диссертации по рассказам ИАЕ. Живёт в Барнауле, на тему вышла во многом случайно. Она дала ссылку на небольшую статью своего научного руководителя: http://magazines.russ.ru/sib/2011/3/ku13.html Правда, по прочтении создалось впечатление, что это лишь отрывок. Ну, лиха беда начало. ...Удивило, пожалуй, ещё в этих работах неоднократные ссылки на слабую и путаную статью Геллера, с которой столько носился тот, кто свободнее всех свободных.
Alex Dragon: Сат-Ок пишет: Правда, по прочтении создалось впечатление, что это лишь отрывок. Да, как-то без начала, без конца, непонятно к чему. Такое впечатление, как будто услышал кусок чужого разговора и хочется узнать все подробности. Сибирь у Ефремова — это будущее Африки, а Монголия — будущее Сибири и последний оплот сил космоса в их войне с силами хаоса. Лишь участие человека в этой вечной борьбе может обеспечить победу упорядочивающему началу. Интересное наблюдение.
Alex Dragon: Сат-Ок пишет: неоднократные ссылки на слабую и путаную статью Геллера Насколько я понял, автор до того Бродским занималась, а это предполагает знакомство с устоявшимся в данной сфере иконостасом и набором источников, в значительной степени состоящим из всей этой эмигрантско-диссидентствующей толпы изображающих мыслительную деятельность.
Сат-Ок: Ну, ссылки ссылками, а автореферат хороший. Идея синтеза чётко прослежена, и нуля как лезвия бритвы между пространством и временем, прошлым и будущим ("Есть только миг между прошлым и будущим"), науки о природе человека (естественные) и культуре (гуманитарные) человека (психофизиология), герои идут то вдаль, то вглубь (и буквально, и метафорически - макро- и микрокосм)... Примечательно, что она это увидела и прописала, хотя вряд ли тщательно читала форум. В книге-то это всё есть уже, но она только начала с ней знакомиться :)
Сат-Ок: С другой стороны, это немыслимо очевидно - я ещё в школе составлял таблицу этих синтезов у ИАЕ. Но со стороны всяких самодеятельных "ефремовцев" всё больше странных придумок, а нам, как говорится, нужны специалисты по ИЗО, а не ИЗВРА :)
полная версия страницы