Форум » Литература и иллюстрации » Герои Бунина » Ответить
Герои Бунина
Эдэль: Сат-Ок:[quote]Нина, кстати, сегодня принялась читать "Тёмные аллеи" Бунина. Долго ругалась, назвала стиль Бунина "обслюнявливаньем" и после в качестве очищения принялась за Крапивина :)[/quote] Я после "Тёмных аллей" лечилась Чернышевским, "Что делать?" Хорошо понимаю Нину, хотя эпитеты выбрала бы другие.
Ответов - 16
Социалист: Не в первый раз сталкиваюсь с таким пониманием-восприятием Бунина... И прекрасно понимая его..в то же время вижу,понимаю,что вы,товарищи,просто его в чем-то недочувствуете... Разумеете,видите,его темные стороны - это понятно... Но одновременно, слишком позитивно-разумно (чем-то мне это напоминает еще более позитивных наших суперматериалистичных коллег...:) реагируете на него и жизнь,чувства его героев... Они и мне не слишком близки этически, но по умению чувствовать,переживать (не всегда светлому и развивающему, но и не обязательно опускающему и тормозящему...тут сложнее), живее и эмоциональнее любимых героев Иван Антоныча,которые умнее, совестливее, гуманистичнее и деятельнее...но менее эмоциональны, не так способны чувствовать, не так живы... Ни в коем случае не хочу сказать, что герои Ефремова неживые, сам неоднократно скрещивал копья с критиками утверждающими,что мир и люди ИАЕ сухи и неубедительны...впрочем,это и так понятно меня знающим... Но в то же время,они,действительно, менее чувствительны и эмоциональны... Да,они более действенны,они владеют собой и соответственно способны на реальную помощь кому-либо в необходимых случаях,на изменение мира, улучшение его...честь им и хвала... Но все же..они менее сердечны... Это не хуже и не лучше,это та плата за не чувствительно-рефлексивные переживания,а способность реально приносить позитив в мир... (Чего долго думать? Делать надо!) Но плата тяжкая... Я уважаю и люблю по-человечески,по социалистически:) ефремовских (и им подобных) героев безусловно больше,чем Бунинских-Достоевских... Но все же они в чем-то обделены...Много разума, умений....но не хватает эмоциональности...не всегда разумной и продуманной... Еще раз повторю: не противопоставляю, просто уточняю и обращаю внимание на трагическую сложность совмещения эиоций и разума, нахождения баланса...поскольку,все же они отчасти конкуренты... И ваши рассуждения дорогие и любимые друзья-товарищи,показывают, что вы судите чуть больше с позиций разума-интеллекта,который в вас развит изрядно:) За что вас и уважаю. И за правильность тоже:)
Сат-Ок: Костя, это сложная ситуация. Когда всякий "развод по понятиям" будет невольно восприниматься как свидетельство той меньшей сердечности, о которой ты говоришь :) На самом деле о Бунине можно поговорить отдельно. О разных персонажах, об их мотивации. Для меня, например, бунинские персонажи - как раз антагонисты ефремовским, и я их сознательно противопоставляю. Важно то, что они подчинены плоти и лишены саморефлексии (в этом, кстати, и отличие их от героев Достоевского, которые рефлексируют дай бог каждому, да и плоти далеко не все подчинены). Они купаются в оргиастической жути телесной, и - шире - земной конечности, и совершено отчуждены от мира и партнёров по страстям. В мире Бунина нет выхода, кроме смерти. Нет духа, нет разума. Я вот попросил Белякова привести хотя бы один пример бунинского персонажа, наделённого разумом, - так он промолчал, естественно. Про героев ИАЕ: ты помнишь, что Цасор сказала об Эвизе? Ты помнишь "живые и эмоциональные" восклицания Риты и её диалоги с Симой? И куда эта "живость и эмоциональность" её завела (туда же, кстати, в слепой бунинский мир). Я в кавычки беру не потому, что Рита неживая и безэмоциональная, а потому что иначе стороннему читателю может показаться, что я в Симе не нахожу живости и эмоциональности. А они там есть, просто лучше уравновешены второй чашей весов. Оттого и не самодовлеют. Конечно, непросто сочетать знания и чувства. Путь к мудрости непрост, естественно. Ведь именно как сочетание знания и чувств определяет ИАЕ мудрость... Вот Нина тут, кстати, уточняет, что не нашла у Бунина ни одного описания души. И противопоставила тургеневской "Асе".
Социалист: Сат-Ок пишет: бунинские персонажи - как раз антагонисты ефремовским, и я их сознательно противопоставляю. Важно то, что они подчинены плоти и лишены саморефлексии (в этом, кстати, и отличие их от героев Достоевского, которые рефлексируют дай бог каждому, да и плоти далеко не все подчинены). Они купаются в оргиастической жути телесной, и - шире - земной конечности, и совершено отчуждены от мира и партнёров по страстям. В мире Бунина нет выхода, кроме смерти. Нет духа, нет разума. Сильное заявление... Вот пара цитат из речей чисто художественныхъ героев...: «Ведь это все его -- эти Ростовы, Пьер, Аустерлицкое поле, умирающий князь Андрей: "Ничего нет в жизни, кроме ничтожества всего понятного мне, и величия чего-то непонятного, но важнейшего..." Пьеру кто-то все говорил: "Жизнь есть любовь ... Любить жизнь -- любить Бога ..." Это кто-то и мне всегда говорит, и как люблю я все, даже вот эту дикую ночь! Я хочу видеть и любить весь мир, всю землю, всех Наташ и Марьянок...» «Одно тебе скажу: никогда я не был счастлив в жизни, не думай, пожалуйста. Извини, что, может быть, задеваю твое самолюбие, но скажу откровенно, -- жену я без памяти любил. А изменила, бросила меня еще оскорбительней, чем я тебя. Сына обожал, -- пока рос, каких только надежд на него не возлагал! А вышел негодяй, мот, наглец, без сердца, без чести, без совести... Впрочем, все это тоже самая обыкновенная, пошлая история. Будь здорова, милый друг. Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни». Вот размышления героя философско-автобиографического: «Рождение! Что это такое? Рождение! Мое рождение никак не есть мое начало. Мое начало и в той (совершенно непостижимой для меня) тьме, в которой я был зачат до рождения, и в моем отце, в матери, в дедах, прадедах, ибо ведь они тоже я, только в несколько иной форме, из которой весьма многое повторилось во мне почти тождественно. «Я помню, что когда-то, мириады лет тому назад, я был козленком». И я сам испытал подобное (как раз в стране того, кто сказал это, в индийских тропиках): испытал ужас ощущения, что я уже был когда-то тут, в этом райском тепле. Самообман? Самовнушение? Но ведь так вероятно, что мои пращуры обитали именно в индийских тропиках. Как же могли они, столько раз передававшие своим потомкам и наконец передавшие и мне почти точную форму уха, подбородка, бровных дуг, как могли они не передать и более тонкой, невесомой плоти своей, связанной с Индией? Есть боящиеся змей, пауков «безумно», то есть вопреки уму, а ведь это и есть чувство какого-то прежнего существования, темная память о том, например, что когда-то древнему пращуру боящегося постоянно грозила смерть от кобры, скорпиона, тарантула. Мой пращур обитал в Индии. Почему же, при виде кокосовых пальм, склоненных с океанийского прибережья, при виде голых темно-коричневых людей в теплой тропической воде, не мог вспомнить я того, что я чувствовал некогда, будучи своим голым темно-коричневым предком? Но нет у меня и конца. Не понимая, не чувствуя своего рождения, я не понимаю, не чувствую и смерти, о которой я тоже не имел бы даже малейшего представления, знания, а может, и ощущения, родись я и живи на каком-нибудь совершенно необитаемом, без единого живого существа, острове. Я всю жизнь живу под знаком смерти — и все-таки всю жизнь чувствую, будто я никогда не умру. Смерть! Но каждые семь лет человек перерождается, то есть незаметно умирает, незаметно возрождаясь. Значит, не раз перерождался (то есть умирал, возрождаясь) и я. Умирал — и, однако, жил, умер уже многократно — и, однако, в основе все тот же, что и прежде, да в придачу еще весь полон своим прошлым. Начало, конец. Но страшно зыбки мои представления времени, пространства. И с годами все больше не только чувствую, но и сознаю я это. .................... Разве я уже не безначален, не бесконечен, не вездесущ? Вот десятки лет отделяют меня от моего младенчества, детства. Бесконечная давность! Но стоит мне лишь немного подумать, как время начинает таять. Не раз испытал я нечто чудесное. Не раз случалось: вот я возвратился в те поля, где я был некогда ребенком, юношей, — и вдруг, взглянув кругом, чувствую, что долгих и многих лет, прожитых мной с тех пор, точно не было. Это совсем, совсем не воспоминание: нет, просто я опять прежний, совершенно прежний. Я опять в том же самом отношении к этим полям, к этому полевому воздуху, к этому русскому небу, в том же самом восприятии всего мира, какое было у меня вот здесь, на этом проселке, в дни моего детства, отрочества! В такие минуты не раз думал я: каждый миг того, чем я жил здесь когда-то, оставлял, таинственно отпечатлевал свой след как бы на каких-то несметных, бесконечно малых, сокровеннейших пластинках моего Я — и вот некоторые из них вдруг ожили, проявились. Секунда — и они опять меркнут во тьме моего существа. Но пусть, я знаю, что они есть. «Ничто не гибнет — только видоизменяется». Но, может, есть нечто, что не подлежит даже и видоизменению, не подвергается ему не только в течение моей жизни, но и в течение тысячелетий? Великое множество таких отпечатков передано мне моими предками, пращурами. Богатство способностей, гений, талант, — что это, как не богатство этих отпечатков (и наследственных, и благоприобретенных), как не та или иная чувствительность их и количество их проявлений в луче того Солнца, что откуда-то падает на них порою? ....................... Есть два разряда людей. В одном, огромном, — люди своего, определенного момента, житейского строительства, делания, люди как бы почти без прошлого, без предков, верные звенья той Цепи, о которой говорит мудрость Индии: что им до того, что так страшно ускользают в безграничность и начало и конец этой Цепи? А в другом, очень сравнительно малом, не только не делатели, не строители, а сущие разорители, уже познавшие тщету делания и строения, люди мечты, созерцания, удивления себе и миру, люди «умствования», уже втайне откликнувшиеся на древний зов: «Выйди из Цепи!» — уже жаждущие раствориться, исчезнуть во Всеедином и вместе с тем еще люто страждущие, тоскующие о всех тех ликах, воплощениях, в коих пребывали они, особенно же — о каждом миге своего настоящего. Эти люди, одаренные великим богатством восприятий, полученных ими от своих бесчисленных предшественников, чувствующие бесконечно далекие звенья Цепи, существа, дивно (и не в последний ли раз?) воскресившие в своем лице силу и свежесть своего райского праотца, его телесности. Эти люди райски чувственные в своем мироощущении, но рая уже лишенные. Отсюда и великое их раздвоение: мука ухода из Цепи, разлука с нею, сознание тщеты ее — и сугубого, страшного очарования ею. И каждый из этих людей с полным правом может повторить древнее стенание: «Вечный и Всеобъемлющий! Ты некогда не знал Желания, Жажды. Ты пребывал в покое, но Ты сам нарушил его: Ты зачал и повел безмерную Цепь воплощений, из коих каждому надлежало быть все бесплотнее, все ближе к блаженному Началу. Ныне все громче звучит мне твой зов: „Выйди из Цепи! Выйди без следа, без наследства, без наследника!“ Так, господи, я уже слышу тебя. Но еще горько мне разлучение с обманной и горькой сладостью Бывания. Еще страшит меня твое безначалие и твоя бесконечность...» Да, если бы запечатлеть это обманное и все же несказанно сладкое «бывание» хотя бы в слове, если уже не во плоти! В древнейшие дни мои, тысячи лет тому назад, мерно говорил я о мерном шуме моря, пел о том, что мне радостно и горестно, что синева небес и белизна облаков далеки и прекрасны, что формы женского тела мучительны своей непостижимой прелестью. Тот же я и теперь. Кто и зачем обязал меня без отдыха нести это бремя — непрестанно высказывать свои чувства, мысли, представления, и высказывать не просто, а с точностью, красотой и силой, которые должны очаровывать, восхищать, давать людям печаль или счастье? Кем и для чего вложена в меня неутолимая потребность заражать их тем, чем я сам живу, передавать им себя и искать в них сочувствования, единения, слияния с ними? С младенчества никогда ничего не чувствую я, не думаю, не вижу, не слышу, не обоняю без этой «корысти», без жажды обогащения, потребного мне для выражения себя в наибольшем богатстве. Вечным желанием одержим я не только стяжать, а потом расточать, но и выделиться из миллионов себе подобных, стать известным им и достойным их зависти, восторга, удивления и вечной жизни. Венец каждой человеческой жизни есть память о ней, — высшее, что обещают человеку над его гробом, это память вечную. И нет той души, которая не томилась бы втайне мечтою об этом венце. А моя душа? Как истомлена она этой мечтой, — зачем, почему? — мечтой оставить в мире до скончания веков себя, свои чувства, видения, желания, одолеть то, что называется моей смертью, то, что непреложно настанет для меня в свой срок и во что я все-таки не верю, не хочу и не могу верить! Неустанно кричу я без слов, всем существом своим: «Стой, Солнце!!» И тем страстнее кричу, что ведь на деле-то я не устрояющий, а разоряющий себя — и не могущий быть иным, раз уже дано мне преодолевать их, — время, пространство, формы, — чувствовать свою безначальность и бесконечность, то есть это Всеединое, вновь влекущее меня в себя, как паук паутину свою. ...» Бесспорная направленность на мир и людей,сопричастность им в первых цитатах, саморефлексия в последней... И это я лишь навскидку привел первые примеры... При желании у Бунина можно много такого найти... Герои Бунина совсем не так однозначны,как ты утверждаешь... Они разные... И еще один момент,уже касающийся не Бунина,а отношения к жизни... Если по твоему жить надо всегда "правильно","безупречно", отслеживать мельчайшие нюансы своего поведения и мыслей, выверять жизнь и себя по неким лекалам... то это ведь не жизнь. А самодисциплинированное существование робота позволяющего себе изредка проявлячть дозволенные правильным регламентом эмоции... Я никогда не выступал за раздрай эмоций, подчинение слепой их стихии...отнюдь... Определенный контроль и понимание себя и мотивов своего поведения необходимы... Но именно определенный...Минимальный, а не тотальный... Хотя...каждому своё... Кому-то нравится жить (не хапать от жизни,а именно гармонично жить), а кому-то быть йогом. Мне нравится быть живым,а не вгонять себя в йогические рамки,которые хороши до поры, лишь для решения необходимых задач,а не как самоцель. Но еще раз повторю: не противопоставляю эти два подхода. Каждому своё... Свои правда и позитивные стороны есть и в нормальной живой жизни...И в самодисциплинированнно-рефлексивном пути... Совсем не про Бунина получилось...
Эдэль: Костя, я расскажу тебе о своём восприятии Бунинских "Тёмных аллей" (конкретно их, о другом Бунинском не говорю - не читала) - цикла, о котором критически отозвалась Нина и который дался мне трудно. Объясню, почему трудно, почему мне в нём душно было и хотелось подняться над. А ты напиши, из каких рассказов/произведений взяты приведённые тобой цитаты (тоже из "Тёмных аллей"?) - перечту, подумаю. Дело в том, что я как раз не интеллектом, а сердцем, душою расказы Бунина о любви сложно воспринимаю. В этих рассказах о любви… нет любви. Герои их в своём проживании чувства замкнуты на себя, на свои внутренние переживания и желания. Поглощены ими и собой. А в любимом человеке не видят личности, видят лишь привлекательный по сумме тех или иных внешних качеств объект желания, страсти, обладания. Отсюда и все несбывшиеся любови, и горечь, и темнота. Даже в наиболее светлых из этих рассказов – например, в «Гале Ганской», главная героиня которой напоминает чем-то Тургеневскую Асю, не хватает в отношениях глубины, человечности, эмпатии, неэгоизма… умения увидеть и понять душою другую душу… и не только увидеть и понять, но и – захотеть бережно развивать и растить эту душу… Не хватает вот этого Симагинского, Рыбаковского «Люблю – значит, помогаю», помогаю человеку ради него самого. Бунин – прекрасный лирик, он чутко, мастерски описывает состояния природы и состояния человеческой души (то, что испытывает, проживает герой). Но героев его "ТА" нельзя назвать душевными. Да, они эмоциональны, они переживают, чувствуют – они чувственны, страстны. Но душевность – это иное. Душевность - это доброта, бескорыстие, умение со-чувствовать, зрелость души. И вот этого я не вижу ни в «Зойке и Валерии», ни в «Антигоне», ни в «Тане», ни даже в автобиографической «Первой любви»… Очень трудно возвращаться к Бунину, бродить тёмными аллеями человеческой души, полной инфернального, слепого ещё, непроросшего, эгоистичного, после Богатовской «Аскезы любви», после писем Эдуарда Гольдернесса… После вот этих, очень хорошо знакомых тебе, строк о любви в совсем ином её проявлении, когда любовь - это не чувство "для себя", а - деятельный творческий поток "для тебя": «/…/ любящий видит в любимом то, чего не видят окружающие их, «не ослепленные любовью» люди. Они видят уголь, он — алмаз. /…/ Может быть, любящий видит единственную, высшую истину о человеке? Это истина о самом ценном и самом лучшем, что в нем заключено. Но заключено как возможность. И тот, кто его полюбит, видит ее явственно, выпукло, будто бы она уже и не возможность, а реальность. В этом чудо любви. Уголь перестраивается в алмаз, но он и останется им надолго, навсегда, если его огранивать, а не пассивно им любоваться. Если за радостью узнавания последует радость труда. Человечество за века — особенно успела в этом церковь — создало аскезу нелюбви, но нет АСКЕЗЫ ЛЮБВИ, той, что учила бы, как сохранить навсегда увиденное в любимом человеке однажды, аскезы, которая разрушила бы пошлую «истину» о том, что «в любви неизбежна идеализация». Для того чтобы создать эту аскезу, надо, по-моему, в первую очередь отрешиться от одного опасного заблуждения. Речь идет о традиции рассматривать любовь как нечто, относящееся, безусловно, к области стихийного и бессознательного, чем управлять кощунственно, да и невозможно. Она сама по себе рождается, она сама по себе уходит. Высшим выражением пафоса иррациональной мощи любви — в литературе и искусстве — была Кармен. Но и в обыденной жизни этот пафос торжествует: менее величаво, но не менее упорно. Единственной на моей памяти попыткой направить эти волнующиеся, неуправляемые воды в «точное, каменное русло» был трактат «О любви» Стендаля, но недаром он при жизни писателя разошелся лишь в нескольких экземплярах, да и сегодня, честно говоря, не стал нашим настольным томом. Удобнее, легче, даже, пожалуй, радостнее воспринимать любовь в образе Кармен — шалой и вольной, не ведающей, что будет с ней завтра. Формула об идеализации любви с последующим разочарованием в ней, вероятно, и родилась как естественное оправдание радости, которую мы не можем удержать дольше, чем она сама хочет быть с нами. Но если то, что мы видим в любимом человеке, не очаровательная мимолетность, а высшая истина о нем, реальная возможность рождения подлинного алмаза, а мы, наслаждаясь идеализацией, не удержим навсегда увиденное однажды, то не ожидает ли (и не только нас, но и мир!) действительная утрата? Хорошо известно, что делает ваятель, когда узнает в косной материи любимый образ,— работает. Отношение сознательного и бессознательного в этой работе не установить ни одному математику, но ясно одно: цель поставлена сознательно. Нет, вероятно, и двух любящих, которые бы видели что-то совершенно одинаковое в тех, кого они любят. Любому открывается в любимом нечто совершенно особенное, единственное, отвечающее потребностям именно его души. Что ни любовь, то новая истина. Но, несмотря на разнообразие, «относительность» этих истин, существует и нечто абсолютное, объединяющее их. Петрарка в соответствии с терминологией четырнадцатого века назвал этот абсолют «отблеском божественной красоты». Мы на языке нашего века и нашего общества назовем его бесконечной ценностью человеческой личности. Нравственный труд по воссозданию и развитию этой ценности в любимом существе и должен составлять содержание аскезы любви. А совершен он может быть только сознательным усилием. Аскеза — отказ от себя, отречение. Аскеза любви — тоже. Из состояния «для себя» человек должен перейти в состояние — «для тебя», перенести центр личного существования из «я» в «ты». Истинная любовь — духовное материнство; раскрывается оно в вынашивании лучших частей души любимого человека, они вынашиваются с материнской самоотверженностью и материнским терпением. Именно тут и ожидает нас чудо. Чтобы понять его, надо осознать любовь как творчество — творчество лучшего, что заложено в любимом. Но ведь одна из самых замечательных особенностей творчества в том и состоит, что меняются, рождаясь заново, не только полотно или камень, но и сам художник. К творчеству в любви это относится особенно. Потому что в нем и «субъект» и «объект» живые, и понять, кто же «субъект», а кто «объект», невозможно: оба они, если любят, духовно работают, воссоздавая лучшее, что заложено в любимом. За радостью узнавания — радость труда, за радостью труда - радость рождения. Человек будто бы отказывается от себя, но при этом ничего не теряет, а только выигрывает. А точнее, он теряет себя частичного, а выигрывает себя целостного. Он рождается заново как личность, в которую вошел не только еще один человеческий мир, но и весь космос. Разрушаются перегородки эгоизма, обособленности, раскрывается новая емкость мировосприятия. Когда поэт пишет: «Я заметил во мраке древесных ветвей чуть живое подобье улыбки твоей»,— мы верим с ним, что любовь действительно космическое чувство. Но гораздо чаще торжествует эгоизм. Он или она вынашивают лучшее не в любимом, а в себе. Борьба за первенство, за утверждение себя, желание господствовать, не раствориться самому, а растворить в себе делают «идеализацию в любви неизбежной». Эта борьба за первенство, желание господствовать заставляют и «вторую сторону» отвечать тем же. И вот человек, уныло уставившись в тускнеющий уголь, не верит, что он когда-то казался ему алмазом. В одном старом томике меня поразила строка: «Тайна л ю б и м о г о лица». Размышляя над ней, я думал: важно помнить, что любимое лицо имеет тайну. Тайна эта и рождает порой странное, непонятное, кажущееся нам бессмыслицей. И вот, ее не раскрыв, мы тоскуем неделями на аэродроме, в нелетную погоду, узнав из письма товарища, что она вышла замуж, и растерянно перечитываем дикое письмо о том, что «рыбы на базаре тьма». А это иронизирует «тайна любимого лица», которую наше сосредоточенное на себе самом сердце не расшифровало.» (Евгений Богат, отрывок из книги «Вечный человек») «…очевидно, различны пути духовного становления мужской и женской личности. Роллану принадлежит фраза: «До чего одинока женщина». Но, очевидно, не тем одиночеством, как мужчина. Очень важно постараться бережно уловить эту разницу, найти какие-то пути взаимопонимания людей. Думать об этом, думать о другом человеке, а не о себе, но так, чтобы и свою личность не утратить, потому что этим и другого обидишь… Вот что нужно. Часто мне казалось, что моя любовь к Вам уже достигла вершины. Но нет! – до последней вершины ещё далеко… Путь к ней – в более тонком и бережном отношении к Вашей душе, к особенностям Вашей личности, к вашему духовному росту. /…/ Я не ограничиваю жизнь только личным, есть ещё борьба общечеловеческая. Я пытался рассказать Вам, что я поставил целью жизни поиски и внедрение новых, более возвышенных и чистых человеческих отношений. Зная, что есть высшие формы человеческого общения, я не могу вернуться к низшим. …Теперь я конкретно знаю – благодаря Вам! – что может быть женщина – настоящий человек, друг, возлюбленная, с которой можно преобразовать мир (я имею в виду, разумеется, не земной шар, а мир в более скромном смысле), поставить всё в нём на своё место так, как надо, женщина, с которой можно жить только для подлинно человеческого и в ней, и в себе. /…/ Истинно любящие борются до последнего мига за душу любимого человека; они борются, утратив надежду на взаимность, но питая иную, высшую, бескорыстную надежду: одарить любимого мудростью. Эта мудрость поможет быть до конца дней возвышенным, чистым в мыслях и чувствах. Истинно любящие, не помышляя до последнего дыхания о личном, ведут битву за душу любимого – за её восхождение. И они эту битву выигрывают, потому что любят. Они выигрывают её, даже умирая… /…/ Над бездной небытия, над вселенским ничто, над мировым хаосом неживой материи возник какой-то маленький огонёк, что-то такое хрупкое и беспомощное, такое беззащитное, но в то же время неуничтожимое и неугасимое, мерцающий огонёк живого чуда, живой жизни. В каждом человеке есть это хрупкое торжество над мраком небытия, только это и роднит людей друг с другом, даёт им забыть об ужасе неизбежного ухода.» (из писем Эдуарда Гольдернесса, поэта и переводчика 20 века) Понимаю, что Бунин - писатель своего времени, а это накладывает отпечаток. Он писал о той реальности отношений, которая его окружала. В 21-м веке Бунин, захотев написать о любви, возможно, вывел бы в своих рассказах совсем иных героев, иное качество отношений... Осознанно противопоставила героям "Тёмных аллей" героев Богатовских, а не Ефремовских. Последних мне тоже хочется углубить и утоньшить временами :)
Социалист: Ну,Богатовские... Это ж вершина... Совершенно нетипичная,увы!, для нормального человека в обычном буржуазном обществе... Их любовь не индивидулистично взращена (хотя и этот сегмент в ней присутствует), а базируется на впервые возникшем в обществе МАССОВОМ (хотя при этом все еще присущем меньшинству,надо признать) человеческом братском отношении друг к другу. Когда есть среда, она способствует зарождению,формированию, развитию настоящих братских и любовных отношений и в отдельных индивидумах... А в буржуазном обществе лишь отдельные личности,скорее исключения нетипичные способны прорваться на этот уровень... Не было бы Союза,не было бы героев Богата. Без всякого сомнения. Кто бы сомневался,что герои Богата выше и осознаннее... Речь-то шла о другом... О том,что и Бунинские герои в том инфернальном бездуховном российском обществе начала XX века способны были любить... Вы как-то странно выбираете самые эгоистические примеры...каковых хватало среди них... Я то говорил,что они РАЗНЫЕ - герои Бунина. А то,что они не всегда дотягивают до истинно человеческих отношений - это понятно... Первая цитата из "Жизни Арсеньева" - самого значимого произведения писателя. Вторая как раз "ТА"... но я привел лучшее проявившееся ...А сам-то рассказ в целом не столько о любви,сколько об эгоизме и позднем осознании героем того,что он сам разрушил... Третья... "Ночь"... Это уже в большей степени сам Бунин...
Сат-Ок: Костя, я говорю о цикле "Тёмные аллеи", а не о "Жизни Аресньева" (третья цитата). Вторая цитата, приведённая тобой, из одноимённого рассказа этого цикла. Первую я не помню. Поэтому скажу только конкретно о сюжете и героях рассказа "Тёмные аллеи". Последующее твоё размышление о "жизни" и "йогических лекалах" детально комментировать не буду ввиду того, что, как оказалось, представляю в твоей интерпретации сторону "йогов-роботов". Мне пока надо это открытие переварить :) И попытаться понять в очередной раз, как возможен "право-левый троцкистско-бухаринский блок", ведь "йог-робот" - аналогическое по отсутствию смысла высказывание :) Итак, рассказ "Тёмные аллеи". Рассказ написан в 1938 году. В это время Бунин уже давно жил во Франции, но воспоминания о родине не покидали его. Они словно становились ярче со временем. Бунин и за границей остался представителем русской литературы, чувствовал себя неотделимым от русского культурного пространства. В молодости начинающий писатель испытал огромное влияние философии и творчества Л. Н. Толстого. По примеру Толстого он хотел стать не только наблюдателем жизни, но и мыслителем о ней. Талант Бунина был иного рода. Однако, находясь за границей, в изменившейся культурной и исторической ситуации, писатель словно продолжает внутренний диалог со своим великим предшественником. Один из крупнейших романов Л. Н. Толстого – «Воскресение» - в основе своей имеет такую фабулу: молодой офицер Дмитрий Нехлюдов соблазняет крепостную девушку, горничную Катюшу Маслову, затем покидает поместье и забывает Катюшу. Спустя годы он, являясь судьёй в суде присяжных, встречает её на скамье подсудимых и чувствует свою нравственную вину перед ней. Нехлюдов делает всё, чтобы спасти Катюшу от жестокого приговора. Когда же её осуждают на каторжные работы, он следует за ней в Сибирь. Роман «Воскресение» имел огромное влияние на русское общество. Бунин снова и снова возвращается мыслями к этому произведению - и пишет рассказ «Тёмные аллеи». Название рассказа можно объяснить следующим образом. С одной стороны, И. А. Бунин сам признавался, что рассказ навеян чтением стихотворения Огарёва со строками: Кругом шиповник алый цвёл, Молчала тёмных лип аллея… С другой стороны, человек нечасто переоценивает свою жизнь, возвращается к поступкам многолетней давности. Совсем непросто признать, что когда-то, много лет назад, было совершенно непоправимое, что впоследствии сказалось на всей жизни. Как правило, люди стараются забыть об этом, если не хотят что-то менять, не признаются самим себе. Чтобы признаться перед самим собой, взглянуть правде в глаза, необходимо пройти тёмными аллеями человеческой памяти, зайти туда, куда обычно стараешься не заглядывать. Тёмная аллея – это ещё и жизнь, выросшая на поруганной любви; жизнь, в которой не может быть настоящего света и счастья. Короткие пейзажные зарисовки в начале и конце рассказа придают ему особое наполнение. Описание осеннего ненастья, пустых полей и бледного солнца морфологически родственно состоянию души главного героя. Он прожил жизнь, но внутри него зябко, бледно, тускло и сыро. Когда с глаз спадает иллюзия кипучей деятельности и многослойного этикета, принимаемого за истинные чувства, тогда обнажается правда. И чем больше человек жил иллюзиями, тем больнее бывает разочарование. Смысл истории, рассказанной писателем, в том, что ничего не проходит безвозвратно. Каждый поступок в том или ином виде возвращается к человеку, его совершившему. Это называется законом кармы. Чтобы понять поступки героев, причины их расставания и смысл их разговора при встрече, надо очень хорошо уяснить, что люди того времени фактически не имели возможности рефлексировать себя, понимать те пружины, механизмы бессознательного, что управляют ими и неудержимо влекут по тому или иному жизненному сценарию. О Николае Алексеевиче можно сказать, что он человек, заковавший сам себя в цепи кажущегося долга – что он должен определённым образом себя вести, определённым образом жить, быть счастливым в так называемом «равном» браке. Это человек, глубоко и полно реализующий подсознательную социальную программу и считающий её смыслом жизни, даже более важным, нежели чистота и искренность чувств, честность перед самим собой, то есть верность своему сердцу. Говоря языком современным, он прожил всю жизнь увязшим в «матрице» и даже под конец, когда реальная жизнь уже показала ему разочаровывающие результаты такого к себе отношения, не смог решиться переосмыслить своё существование. Надежда, девушкой любившая молодого красивого офицера, так и не смогла забыть его обмана и предательства их любви. Она нашла себя в жизни, и приобрела уважение строгим, но справедливым характером, но её отношения с мужчинами так и не сложились. Вероятно, она была воспитана в мрачной романтической убеждённости, что любовь бывает только один раз, а когда отцветает, то всю оставшуюся жизнь приходится лелеять печальные воспоминания. Осуждать кого-либо тут вряд ли имеет смысл, потому что герои действовали в рамках, предписанных тогдашним обществом, при этом шансы понять ситуацию настолько, чтобы разотождествиться с внушёнными с детства стереотипами, были невелики. Конечно, оба героя вызывают сочувствие, но мера ответственности у них всё же разная. Молодой офицер бросил соблазнённую им крепостную любовницу и поэтому более ответствен за ситуацию. Но жизнь наказала его: отсутствие счастья с «любимой» женой, которая поступила к нему зеркально по отношению к его поступку с Надеждой, то есть его бросила, не оправдавший ожиданий бесталанный сын… Надежда приняла всё острее, её жизнь была не столь внешне выстроена и изукрашена, чтобы забыть о прошлом, это и определило её долгую память. Герой оценивает эту историю как «пошлую, обыкновенную». Но позже признаётся, что самые прекрасные минуты в жизни испытал всё-таки именно тогда. Понятно, что ему удобнее думать об этой истории как о «пошлой», иначе бы она тоже всю жизнь резала ему сердце. Он пытается связать те чувства с молодостью, но сам понимает, что это отговорки. Об этом ему и говорит прямо героиня: «Молодость у всякого проходит, а любовь – другое дело». Героиня помогает автору устроить герою встречу с собственной совестью, это встреча с самим собой. Он и уговаривает сам себя, пытается как-то спрятаться за привычными словами («всё проходит, всё забывается»), просит совесть уйти (ясно ведь, что он не может просить уйти хозяйку из собственного дома!), но ни совесть, разбуженная непреклонной Надеждой, ни сама Надежда не позволяют ему превратить серьёзную жизненную драму в умиротворяющее сентиментальное воспоминание, спрятаться за предполагаемую ответственность перед Богом («И, вынув платок и прижав его к глазам, скороговоркой прибавил: - Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, простила»). А Надежда ему: нет! Каждый из героев вспоминает о том времени, когда был молод и полон сил, но после их расставания жизнь обоих потеряла какую-то прелесть. Герой признаётся, что, несмотря на удачную карьеру, жизнь его не удалась, потому что важнее чинов и наград оказалось счастье супружеского взаимопонимания и отцовства, которых он лишён. Героиня же через всю жизнь пронесла жгучую память об обмане в период ранней юности, что породило её недоверие к миру. Однако она показала себя сильным человеком и сохранила достоинство, сумела выстроить жизнь по прямой и честной дороге. Рассказ заканчивается размышлениями Николая Алексеевича о том, что бы было, если бы Надежда стала его женой. Признаваясь в том, что их любовь подарила ему лучшие минуты жизни, он, тем не менее, быстро свернул на привычную колею мыслей и толкований. Испугавшись прошлого, он защитился от него иллюзорными представлениями о сословном неравенстве, об «обязательной» великосветскости своей жизни. Он не выдержал напряжения искренности, потому что тогда потребовалось бы разматывать слишком большой клубок, и предпочёл отказаться от возможно последнего шанса на действительное осознание своей жизни. Ещё раз окинем взглядом композицию рассказа. Первая часть. «Ваше превосходительство»: портрет, детали, жесты, одежда. Роль деталей. Содержательница постоялой гостиницы: портрет, одежда, вежливое обращение. Описание горницы как часть характеристики хозяйки. Социальные роли героев чётко определены: к герою обращаются «ваше превосходительство», к героине - «Эй, кто там!» Общение происходит в рамках заданных социальных ролей. Часть вторая. Надежда – бывшая крепостная, выросшая при господах, которую тридцать лет назад обольстил и бросил господский отпрыск. Рассказ Надежды о своей жизни. Судьба Николая Алексеевича. Противопоставление основных мыслей героев: «Всё проходит, мой друг… <…> Любовь, молодость – всё, всё. История пошлая, обыкновенная» – «Молодость у всякого проходит, а любовь – другое дело». Надежда не простила Николая Алексеевича – почему? Чувство её к нему было настолько сильным и чистым, что изменить ему значило изменить самой себе. Она сохранила внутреннюю цельность. Николай же ощущает свою жизнь бесцельной, ненужной, чувствует её обыкновенность и пошлость. Прощание – социальные перегородки сломаны: «Она подошла и поцеловала у него руку, он поцеловал у неё». Третья часть. Постепенное восстановление сословных перегородок: герой стыдится своих слов и того, что поцеловал у некогда любимой женщины, а теперь содержательницы постоялой гостиницы, руку. Оценка ситуации, как часто у Бунина, даётся не автором и не главными героями, а как бы со стороны – в словах ямщика: «И она, говорят, справедлива на это. Но крута! Не отдал вовремя – пеняй на себя». В жизни людей действует закон кармического воздаяния за совершённые поступки. За измену любимой герой расплатился впоследствии разрушенной личной жизнью. Случайная встреча даёт ему возможность подняться над ситуацией, увидеть истинную ценность своей жизни, но герой пугается осознания и вновь прячется в привычные границы социальных условностей. Любить – значит сохранять верность себе. Измена любви влечёт за собой расплату, ценой которой может стать вся жизнь, человека мучает ощущение ненужности, нарастает отчуждение человека от самого себя. Человеку даётся в жизни возможность осознания, но он страшится её и прячется в границах привычного мирка. Вернёмся к роману Л. Н. Толстого «Воскресение». Нехлюдову была дана возможность нравственного возрождения и просветления, и он ощутил высокий смысл человеческой жизни. Возможность осознания даётся и герою «Тёмных аллей», но нравственное окостенение героя становится окончательным.
Социалист: Вот-вот...вместо эмоций анализ... Я ж говорю,каждому своё.
Сат-Ок: То есть по существу сказать нечего, так я понимаю? А анализ анализу рознь вообще-то. Бывает анализ, выросший из глубокого чувства, которое необходимо понять, чтобы иметь право его высказывать не только как ИМХО, но и как нечто реально обоснованное. Иногда даже научно обоснованное. Приведённые мной отрывки - как раз из этой серии. Непонимание разницы между этим уравнивает формальное расчленение всякого явления и проникновение в суть целостного явления. Тем не менее, для тех, кто интересуется не только эмоциональными заявлениями - отрывок из ольгиной статьи 2000 года о творчестве Бунина. Выбор рассказов обусловлен их присутствием в школьной программе. Позволим себе напомнить читателям содержание рассказа «Грамматика любви». Некто Ивлев проездом посещает усадьбу помещика Хвощинского, умершего в том же году. Двадцать лет назад Хвощинский полюбил свою горничную Лушку, которая родила ему сына и умерла в ранней молодости. После ее смерти Хвощинский почти не выходил из комнаты покойной, перечитывая книжечку «Грамматика любви». Соседи считали, что он помешался. Умер он в той же комнате. Ивлев испытывает неодолимый интерес к жизни этого человека и, посетив усадьбу, покупает у наследника Хвощинского «Грамматику любви». В этом рассказе ясно видна идолопоклонническая любовь к умершему человеку. Испытывая чувство глубокого одиночества, не имея сил реально посмотреть на мир, он бежит от жизни, создавая свой иллюзорный мирок. В нем все зависит от Лушки: «…гроза заходит – это Лушка насылает грозу, объявлена война – значит, так Лушка решила, неурожай случился – не угодили мужики Лушке». Чувство Хвощинского отмечено штрихами фарса: он «затворился в доме, в той комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на ее кровати – не только никуда не выезжал, а даже у себя в усадьбе не показывался никому, насквозь просидел матрац на Лушкиной кровати». Библиотеку помещика составляли всего «два книжных шкапчика из карельской березы», а «пол был устлан сухими пчелами, которые щелкали под ногами». Окруженная такими бытовыми деталями, трагедия любви вырождается в фарс. И все же рассказ трагичен. Мы чувствуем боль одинокого человека, который в попытке преодолеть одиночество выстроил высокую стену, отделившую его не только от мира, но и от самого себя. Жизнь Хвощинского мы видим в перекрестьи четырех мнений. Восприятие возницы, тупого малого восемнадцати лет, грубо меркантильно: «Ну, только думается, он скорей всего от бедности от своей сошел с ума, а не от ней…» (то есть не от Лушки). Восприятие Ивлева романтично: «Оттого, что этот чудак обоготворил ее, всю жизнь посвятил сумасшедшим мечтам о ней, я в молодости был почти влюблен в нее, воображал, думал о ней бог знает что…» В комнате Лушки Ивлев открывает шкатулку, в которой лежит ожерелье покойной: «И такое волнение овладело им при взгляде на эти шарики, некогда лежавшие на шее той, которой суждено было быть столь любимой и чей смутный образ уже не мог не быть прекрасным, что зарябило в глазах от сердцебиения». Третий взгляд - насмешливо-скептический и смущенный своей близостью к трагедии – взгляд сына Хвощинского и Лушки, которому осталось разоренное и заброшенное имение. О прежней состоятельности хозяина говорят «прекрасные горки, полные чайной посуды и узкими, высокими бокалами в золотых ободках». За дорогую цену сын продает случайному гостю любимую книгу отца с пометками, сделанными его рукой, - «Грамматику любви». Четвертое мнение – реалистичное – выражается в подробном и беспристрастном описании быта Хвощинского. Это взгляд самого автора, который безжалостно показывает нам застенчивость и жадность молодого Хвощинского, его сожительницу – женщину в летнем мужском пальто, с обвисшими карманами, которая гонит индюшек по лопухам. Мы видим большой барский дом с красной от сырости соломой, настеленной в сенцах, с топорной мебелью и голой железной кроватью в «святилище таинственной Лушки». Комната Лушки стала склепом, в которой похоронил себя заживо молодой и сильный мужчина. (Вспомним отца Гагина, который тоже на много лет удалился от мира после смерти молодой жены. («Ася»)) А ведь он мог бы, не забывая о своей любимой, посвятить себя жизни, воспитать ее сына, передать ему в наследство неразорённое имение. Но для этого нужно осознание своей ответственности перед сыном и огромный труд души. Бегство оказывается для Хвощинского более легким путем. 4. В рассказе «Солнечный удар» действие длится всего сутки. Молодая замужняя женщина, имеющая трехлетнюю дочку, возвращается после месяца одинокого отдыха в Анапе. На пароходе, плывущем по Волге, она встречается с молодым поручиком. Они вместе обедают, выпивают и через три часа знакомства сходят в уездном приволжском городке, где проводят ночь вместе в гостинице. Утром она, так и не сказав своего имени, уезжает, а поручик чувствует безмерную радость, и в то же время сердце его разрывается на части. Вечером он продолжает свой путь, «чувствуя себя постаревшим на десять лет». Собираясь уезжать, героиня говорит поручику: «Даю вам честное слово, что я совсем не то, что вы могли обо мне подумать. Никогда ничего похожего на то, что случилось, со мной не было, да и не будет больше. На меня точно затмение нашло… Или, вернее, мы оба получили что-то вроде солнечного удара…» Что же произошло с героями? После прекрасного отдыха не море у женщины повышается ее энергетичность и в то же время растет потребность в мужской энергии. Ей встречается мужчина с тем уровнем энергии, который соответствует ее потребностям. Говоря терминами точных наук, мы назовем это явлением биорезонанса или совпадением потенциалов. Оно оформляется в страстное физическое влечение. Речь не идет ни о родстве душ, ни о желании узнать друг друга. Перед нами только чувственный порыв. Утолив сексуальный голод, герои других рассказов Бунина часто чувствуют большое опустошение и желание бежать от того, с кем только что были близки (рассказы «Мордовский сарафан», «Степа», «Зойка и Валерия», «Кума»). Испугавшись этого призрака отчуждения, прекрасная незнакомка спешит уехать одна: «Если поедем вместе, все будет испорчено. Мне это будет очень неприятно». Что именно будет испорчено? Нарушится иллюзия преодоленного одиночества, иллюзия близости. В поручике «дорожное приключение», «забавное знакомство» вызывает странное, совсем новое, непонятное чувство, «которого он даже предположить в себе не мог». Он ощущает его как «неразрешимую муку», и старается спастись от него, отвлечься, занять себя чем-нибудь. Он бесцельно слоняется по городу, потом выпивает несколько рюмок водки, закусывая малосольными огурцами и «чувствуя, что он, не задумываясь, умер бы завтра, если бы можно было каким-нибудь чудом вернуть ее, провести с ней еще один, нынешний день – провести только затем, только затем, чтобы высказать ей и чем-нибудь доказать, убедить, как он мучительно и восторженно любит её… Зачем доказать? Зачем убедить? Он не знал, но это было необходимее жизни». То, что пережили эти двое людей накануне, можно назвать по Фромму оргиастическим единством. Оно ощущается ярко, сильно, но оно преходяще. И вот поручик, пережив острейшее ощущение единения с женщиной, а через неё – чувство единения со всем миром, вновь смутно, но сильно ощущает свое одиночество. По сути, рассказ посвящен не описанию любви-страсти как «первозданной глубинной стихии природы» (ей отведены только первые полторы страницы), а попытке показать читателю именно это острейшее переживание одиночества, посвящен настойчивым попыткам поручика спрятаться от осознания этого чувства. Поручик чувствует во всём «безмерное счастье, великую радость» и в то же время он «страшно несчастен». Радость - после страстного физического контакта с женщиной, несчастье - оттого, что эта растаявшая близость обострила переживание одиночества и отчуждения от мира. Именно поэтому после посадки не пароход ему «необыкновенно приветливо, хорошо показалось от многолюдства этого парохода, уже везде освещенного и пахнущего кухней». Поручик ощущал себя постаревшим на десять лет. Но не любовь, а осознание нашей отчужденности от мира старит нас. Слово «любовь» в рассказе употребляется тогда, когда Бунин описывает чувства героя с помощью несобственно прямой речи. Сам автор не характеризует этим словом переживания своего героя. Откуда же в сознании читателей возникает слово «любовь»? Как ответ на этот вопрос перечитаем еще раз высказывание Эриха Фромма: «…современный человек – это реалист, придумавший отдельное слово для каждого типа автомобиля, но лишь одно слово «любовь», чтобы выразить самые разнообразные душевные переживания». 5. Обратимся, наконец, к самому известному рассказу Бунина – «Легкое дыхание». Рассказу этому посвящено большое количество исследований. Мы же попробуем показать его героев как людей, не сумевших реализовать свой личностный потенциал, страдающих от ледяного ветра одиночества, провести параллели с другими рассказами автора. Самый выразительный по своей нереализованности персонаж рассказа – классная дама Оли Мещерской. «Каждое воскресенье, после обедни, по Соборной улице, ведущей из города, направляется маленькая женщина в трауре, в черных лайковых перчатках, с зонтиком из черного дерева». «Маленькая женщина мелко крестится и привычно идет по главной аллее. Дойдя до скамьи против дубового креста, она сидит на ветру и на весеннем холоде час, два, пока совсем не зазябнут ее ноги в легких ботинках и рука в узкой лайке. Слушая весенних птиц, сладко поющих и в холод, слушая звон ветра в фарфоровом венке, она думает иногда, что отдала бы полжизни, лишь бы не было перед ее глазами этого мертвого венка. Этот венок, этот бугор, дубовый крест! Возможно ли, что под ним та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого медальона на кресте, и как совместить с этим чистым взглядом то ужасное, что соединено теперь с именем Оли Мещерской? Но в глубине души маленькая женщина счастлива, как все преданные какой-нибудь страстной мечте люди». В одном абзаце раскрывает Бунин историю души маленькой женщины: «Женщина эта – классная дама Оли Мещерской, немолодая девушка, давно живущая какой-нибудь выдумкой, заменяющей ей действительную жизнь. Сперва такой выдумкой был ее брат, бедный и ничем не замечательный прапорщик, - она соединила всю свою душу с ним, с его будущностью, которая почему-то представлялась ей блестящей. Когда его убили под Мукденом, она убеждала себя, что она – идейная труженица. Смерть Оли Мещерской пленила ее новой мечтой. Теперь Оля Мещерская – предмет ее неотступных дум и чувств». Одинокий человек имеет возможность выбора между двумя направлениями развития, между любовью к жизни и стремлением к смерти. Он может выбрать продуктивную и непродуктивную ориентацию. Классная дама Оли Мещерской выбирает последнее. Она чувствует себя вполне счастливой, то есть защищенной от страха осознания своей ненужности, неприкаянности, так как после смерти брата и крушения идеалов у нее есть новый идол, новая иллюзия – образ Оли Мещерской, которую она воспринимает не как реального человека, а как воплощение неосознанных и нереализованных стремлений старой девы: «Она ходит на ее могилу каждый праздник, по часам не спускает глаз с дубового креста, вспоминает бледное личико Оли Мещерской в гробу, среди цветов – и то, что однажды подслушала: однажды, на большой перемене, гуляя по гимназическому саду, Оля Мещерская быстро, быстро говорила своей любимой подруге, полной, высокой Субботиной: - Я в одной папиной книге – у него много старинных, смешных книг, - прочла, какая красота должна быть у женщины… Там, понимаешь, столько насказано, что всего не упомнишь: ну, конечно, черные, кипящие смолой глаза – ей-богу, так и написано: кипящие смолой! – черные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, длиннее обыкновенного руки – понимаешь, длиннее обыкновенного! – маленькая ножка, в меру большая грудь, правильно округленная икра, полена цвета раковины, покатые плечи – я многое почти наизусть выучила, как это верно! – но главное, знаешь ли что? Легкое дыхание! А ведь оно у меня есть, - ты послушай, как я вздыхаю, ведь правда, есть?» Классная дама не смогла реализовать себя в жизни - как личность, как женщина, и судорожно цепляется за иллюзорную мечту о легкости, которой у нее нет, дразнит себя жутким сладострастным ощущением, которое она испытывает, думая о порочности и любовных связях своей ученицы. Другая героиня рассказа, начальница гимназии, вызывает mademoiselle Мещерскую к себе в кабинет для беседы именно потому, что гимназистка, формально не нарушая никаких правил, ведет себя не так, как представляет начальница поведение гимназистки. Madame считает недопустимым, что Оля носит женскую прическу и дорогие гребни, что она «разоряет своих родителей не туфельки в двадцать рублей!» Матовое лицо начальницы слегка заалело, когда она с многозначительным видом пыталась объяснить Оле, что та еще не женщина. «Праведный гнев» начальницы перебивает реплика Оли: «Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в этом - знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне…» После этих слов Бунин лишь вскользь упоминает о том, что невероятное признание Оли ошеломило начальницу. Опираясь на теорию Фромма, мы можем с уверенностью сказать, что в характере начальницы, как и в характере классной дама, преобладает некрофилическая ориентация в широком смысле, то есть влечение к неживым структурам. Проявление биофилии, жизнелюбия, энергии в людях вызывает стремление уничтожить, прекратить, запретить и не допускать впредь… Мы видим в этой сцене и обыкновенную женскую зависть, сначала скрываемую административным кокетством («Слушать вы меня будете плохо, я, к сожалению, убедилась в этом…»), а затем прорывающуюся раздражением. Во всяком случае, начальница испытывает чувство неполноценности рядом с Олей и пытается компенсировать его проявлением своей административной власти. В сексуальных утехах прячется от явственно видного в его годы одиночества и брат начальницы, помещик Алексей Михайлович Малютин. Ему 56 лет, он соблазняет девушку, которая могла бы стать его внучкой. О нем мы узнаем только из дневника Оли Мещерской: «Ему пятьдесят шесть лет, но он еще очень красив и всегда хорошо одет – мне не понравилось только, что он приехал в крылатке, - пахнет английским одеколоном, и глаза совсем молодые, черные, а борода изящно разделена на две длинные части и совершенно серебряная». Он умеет ухаживать, быть привлекательным и дождаться заветной минуты. Мы не можем списать поступок Малютина на его безрассудную молодость, как не можем сказать, что он до безумия был охвачен страстью. Он, несомненно, был увлечен. Но только ли увлечение прекрасной девушкой кроется в этом поступке? Мы видим в нем стремление человека, который бесплодно проживает свою жизнь, растрачивая ее в удовольствиях, прикоснуться к молодой душе и испытать самому иллюзию молодости. Но душой он уже не может впитать энергию жизни, и ему остается только одно – прикоснуться к телу, которое является вместилищем этой энергии. Малютиным движет потребность брать, а не давать, именно поэтому Оля Мещерская после отъезда нежданного гостя пишет: «Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!…» Человек не испытывает такого ощущения пустоты, когда он чувствует себя не только средством пополнения запасов энергии, но и целью, на которую направлена энергия другого. Малютину нечего было дать Оле Мещерской. Энергия радости может возникнуть только в продуктивном, творческом взаимодействии с миром, Малютин же – тип потребителя, который умеет только брать. Застрелил Олю «казачий офицер, некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил ее на платформе вокзала, среди большой толпы народа, только что прибывшей с поездом. И невероятное, ошеломившее начальницу признание Оли Мещерской совершенно подтвердилось: офицер заявил судебному следователю, что Мещерская завлекла его, была с ним близка, поклялась быть его женой, а на вокзале, в день убийства, провожая его в Новочеркасск, вдруг сказала ему, что она и не думала никогда любить его, что все эти разговоры о браке – одно ее издевательство над ним, и дала ему прочесть ту страничку дневника, где говорилось о Малютине. - Я пробежал эти строки и тут же, не платформе, где она гуляла, поджидая, пока я кончу читать, выстрелил в нее, - сказал офицер». Бунин неоднократно описывает в своих рассказах ситуации, где мужчина считает, что он имеет право лишить жизни женщину за то, что она изменила ему или просто заинтересовалась другим человеком. В рассказе «Генрих» известный австрийский писатель Артур Шпиглер убивает выстрелом из револьвера русскую журналистку и переводчицу, работавшую под псевдонимом «Генрих», потому что она полюбила другого мужчину и решила в честном разговоре прекратить отношения со Шпиглером. Лавр, герой рассказа «Дубки», «рослый мужик с кирпичным лицом в темно-красной бороде, из которого легко мог бы выйти атаман шайки муромских разбойников», удавил «зеленой подпояской на железном крюку в дверной притолоке» свою жену Анфису, которая была почти вдвое моложе его. Удавил за то, что вечером застал ее вдвоем с молодым барином. В рассказе «Пароход «Саратов» молодой офицер убивает свою содержанку: она решила вернуться к человеку, которого не переставала любить. Офицер возмущен: «И что же, ты думаешь, что я так вот и отдам ему вот эти твои руки, ноги, что он будет целовать вот это колено, которое еще вчера целовал я?» Взгляд на женщину именно как на вещь, «которую можно отдать или не отдавать», чувство собственника движут поступками офицера из рассказа «Кавказ», который, не найдя на курортах свою жену, скрывшуюся с любовником, совершает самоубийство. Нет сомнений, что он убил бы жену, если бы смог ее отыскать: «Я ни перед чем не остановлюсь, защищая свою честь мужа и офицера!» Не женщина, человек дорога была ему, а свое собственное ощущение значимости, которое он получал, обладая молодой красивой женой. Вернемся к рассказу «Легкое дыхание». Казачий офицер после близости с Олей Мещерской, после ее клятвы стать его женой считает ее уже своей собственностью, и признание Оли в отсутствии любви воспринимается как посягательство на священное право мужчины распоряжаться судьбой женщины. Не страсть и не любовь видим мы в поступке офицера, а вспышку оскорбленного самолюбия. Особенное внимание стоит обратить на то, что герой – казачий офицер «плебейского вида». Как известно, в патриархальной казачьей среде особенно долго сохранялся обычай наиболее жестокого обращения с женщинами, которые обязаны были безмолвно подчиняться мужьям. Откуда такое желание владеть, иметь, обладать? Причина – в ощущении своей неполноценности, неуверенности в себе, попытка компенсации этих чувств за счет обладания чем-либо или кем-либо, утверждение своей значимости за счет власти над другими людьми. Чем больше объектов внешнего мира принадлежит неуверенному в себе человеку, тем больше его уверенность в реальности окружающего его мира, тем тише и глуше доносится до сознания голос одиночества. Жизнь самой Оли Мещерской, такая светлая в детские годы, стала трагедией не в последний миг, миг смерти, а гораздо раньше. Любовь к жизни во всех ее проявлениях, «легкое дыхание» девушки столкнулись с холодным ветром окружающего мира. Движения души и тела, желание нравиться и любить были неразрывны в ее существе. С чем же она встречается? Её встречает лёгкая зависть подруг, которые называют её ветреной и все же стараются дружить с ней; поклонение гимназистов, которые готовы покушаться на самоубийство из-за ее изменчивости; холодная неприязнь начальницы гимназии и искренняя любовь младших классов. Мужчину, которому она подарила свою красоту и душу, совершенно не интересует последнее. В отношении к ней других мужчин, в том числе и казачьего офицера, она видит только желание обладать её телом, и никому нет дела до её внутренних переживаний. Родители покупают ей дорогие вещи, но, очевидно, не проявляют интереса к ее духовной жизни. Подчеркнем, что Малютин не только сосед, но и друг отца. Девушка остается наедине со своей трагедией, она никому не может доверить свою страшную тайну: её ждет осуждение со стороны всех знакомых и близких – и тайная тяга к запретному с их стороны. И чем больше эта тяга, тем злее и жестче осуждение. О трагедии невостребованности душевных сил говорит Бунин в рассказах «Галя Ганская» и «Чистый понедельник». Юная Галя с «веселостью и свободой в разговоре, в смехе и во всем обращении» отдается художнику, который, как ей казалось, любит её. Две недели подряд она бывает у него и вдруг от других людей узнает, что он на днях едет в Италию. Сначала она спрашивает его: «Почему же ты нет сказал мне об этом ни слова? Хотел тайком уехать?» Она просит его не уезжать. Художник не относится серьезно к её словам, он собирается сделать по-своему. В ответ на его слова девушка восклицает: «Я вам не Галя. Я вас теперь поняла, всё, всё поняла! И если бы вы сейчас стали клясться мне, что вы никуда и никогда вовеки не поедете, мне теперь все равно. Дело уже не в этом!» Галя Ганская отравилась – умерла сразу. Она поняла, что для мужчины, которому она отдала всю себя – и душу, и тело, - ее внутренняя жизнь, ее потребности и желания не значат ничего, что она лишь средство получения сексуального наслаждения, что он легко способен уехать, оставив ее одну – и надолго, что для него, по сути, её мнение, её переживания ничего не значат. Героиня «Чистого понедельника», «Шамаханская царица» – женщина образованная и глубокая. Она прекрасно видит, что её поклонник не интересуется её душевной жизнью. «Это вы меня не знаете,» – мягко упрекает она его и все взвешивает чувства, пытаясь понять, любовь это или не любовь. «Да, всё-таки это не любовь, не любовь…» – говорит она после его мольбы о физической близости, которая кажется герою последней чертой, отделяющей его от возлюбленной. Он красив, богат, влюблен и послушен ей. В один из вечеров он идет за ней по улице, глядя с умилением на её маленький след. «…она вдруг обернулась, почувствовав это. - Правда, как вы меня любите! – сказала она с таким недоумением, покачав головой». Она с глубоким уважением относится к христианским обычаям – и отдает любимому свое тело в Чистый понедельник, в первый день Великого поста, когда церковь особенно строго запрещает физическую близость между мужчиной и женщиной. За этим – мысль, что для женщины тело неотделимо от души, что даже в Чистый понедельник люди не совершают греха, если их близость освящена духовным единением, если она не является лишь проявлением их бездушной похоти. Женщина уезжает в Тверь – и оттуда присылает герою прощальное письмо. «Шамаханская царица» не отравилась – она ушла в монастырь. Оля Мещерская не находит в себе сил продолжать жить. Говоря офицеру, что она издевалась над ним, обещая выйти замуж, давая прочитать ему страницу из своего дневника, она фактически провоцирует его на убийство. Неосознанная жажда полной любви разбивается о тупое равнодушие окружающего мира. Образ Оли Мещерской олицетворяет прекрасную способность любить, которая ломается под давлением мира самовлюбленных эгоистов. Важнейшая мысль, на которую мы можем опираться в беседах о рассказах Бунина, - тема духовности в любви, тема самоотдачи и творчества в отношениях с любимым человеком. Если нет стремления отдавать, человек всегда будет одинок и несчастен, как несчастны герои Бунина. Человек может ощущать полноту жизни и счастье в единстве и миром и другим человеком, только отдавая.
Социалист: Я как раз по существу. Человек обедненный эмоционально,постоянно отслеживающий свое состояние и рефлексирующий,естественным образом подменяет человеческие чувства анализом их. Это не плохо и не хорошо,просто присущая той или иной личности данность или порою сознательный выбор. Я не говорю,что чувства у таких людей отсутствуют,нет они есть... Но это управляемые чувства, что автоматически их обедняет. Просто констатирую и не защищаю полярный вариант. Мне ближе гармония. Управление деструктивными чувствами и полная свобода эмоций,пока они не несут негатива... Пусть менее эффективно,зато человечнее. Эффективность не самый важный критерий в жизни. АПД. Перечитал,понял,что стоит уточнить кое-что для правильного понимания. Когда я говорю о людях обедненых эмоционально,то в данном контексте - эта обедненность не несет обидного оттенка... Эта обедненность плата за контроль,как у героев Ефремова... (Я уже писал об этом,но еще раз напоминаю,дабы не быть неправильно понятым). Я их за это уважаю, ония являются любимыми героями....но сам таким быть бы не хотел. Холодноваты по большей части. Не хуже,не лучше. Можно быть более эмоциональным - менее эффективным.... Можно менее эмоциональным - более эффективным... Первое не лучше второго и наоборот. Главное не сваливаться в крайности (раздрай эмоций или полное управление ими)...и не стоит считать свой вариант единственно правильным.
Сат-Ок: Сказав, что тебе ближе гармония, ты фактически сказал, что герои ИАЕ негармоничны и представляют собой крайность. Это нонсенс. Есть другое понимание гармонии - это (в числе прочего) сознательная минимизация деструктивных чувств, а не констатирующе "управление", которое, кстати, невозможно по определению, ибо пока неясны причины, никакое управление не может быть надёжным. Ты по-прежнему не снимаешь своего не выдерживающего никакой критики противопоставления йогичности (эффективности) и человечности. И двигаешься совершенно в том же русле, что и критики ИАЕ, объявляющие его героев безэмоциональными. Ещё раз повторю: герои ИАЕ (и я стараюсь вместе с ними) стремятся к мудрости, которую определяют как сочетание знания и чувств. Это и есть высшая мера гармонии. Герои Бунина пребывают как раз в эмоциональном раздрае. Никто из знающих меня и Ольгу людей не назовёт нас обеднёнными эмоционально. А кто назовёт - тот нас не знает. Глубинная же саморефлексия богатого эмоциями человека - это понимание подлинной мотивации тех или иных желаний, а не управляемость чувствами. Это можно назвать первым и самым важным шагом на пути воспитания чувств. Это активное внутреннее действие, а не пассивное созерцание с натужными попытками что-то исправить на выходе, когда эмоция - уже следствие, а причины скрыты во мгле.
A.K.: Друзья, получается, что разговор о Бунине, едва обособившись, переходит на вопрос о том, возможны ли сильные чувства при одновременном умении их рефлексировать-анализировать, или же эти качества исключают друг друга – чем больше одного, тем меньше другого. Лично я сейчас испытываю вполне определённое, сильное, но сдерживаемое чувство страха, вполне отдавая себе в нём отчёт. Страха, что может возникнуть размолвка между двумя моими друзьями, один из которых умеет высказываться подчёркнуто жёстко, а второй, серьёзно относящийся к каждому сказанному слову, в докапывании до сказанного собеседником умеет проявить въедливость и не всегда сделать при этом жеста дружелюбия. Что касается самой проблемы. По-моему, следует развести две ситуации: (1) анализ ситуации вместо испытывания эмоций и (2) умение рефлексировать свои эмоции. В первом случае перед нами однобоко развитая личность с перекосом в рассудочную сферу при обделённости эмоциональной. Такие люди на вопрос: "любите ли вы своих детей" отвечают: "да, вон – в зоопарк их водил в прошлые выходные". Кроме того, есть ещё зажатость, когда человек стесняется выражать свои чувства (я сам отчасти такой). Во втором случае перед нами образец, к которому стоит стремиться: сильные эмоции, сильная воля и сильный интеллект.
Эдэль: Перечитала вчера ночью несколько рассказов, чтобы обновить впечатление. Наугад. Поняла, что "Гале Ганской" незаслуженно дала аванс. Не знаю, с каким из рассказов (и Бунина ли?) я её перепутала, но воспоминание-ощущение того, что там присутствует свет зарождающейся духовности при перечитывании развеялось полностью. Я, к сожалению, не читала "Жизнь Арсеньева". И в разговоре ни коим образом не пытаюсь делать выводов о героях Бунина в целом, если брать масштабно его творчество. Верю, что они могут быть разными. Но впечатление от героев конкретного бунинского цикла "о любви" остаётся печальным. Грустно и горько за девушек из низшего сословия - крепостных, горничных, бедных племянниц богатых дядюшек - за потребительское отношение к ним молодых людей из высшего сословия, которые своей "любовью" надругиваются над их жизнью и их чувством, более чистым и цельным, более сердечным и дарующим, чем ответное чувство падких на развлечение богатых эгоистов. Протест возникает, конечно, колоссальный. И ощущение бессмысленности чувства в таких условиях - ему никогда не дадут расцвести - потому что не относятся серьёзно к внутреннему миру и внутреннему чувству того человека, на стройные ножки да юные глазки которого польстились. Грустно это всё. Тяжело. Особенно, когда оглядываешься на такое отношение к женщине, к человеческой личности отсюда, из 21 века. Я понимаю, что в инферно прошлого надо погружаться - ради познания, ради понимания того, что было и от чего человек уже ушёл, изменившись, осознав, поднявшись выше (хотя, увы, далеко не каждый человек - и в наше время достаточно негативных примеров). Но после погружения в мир рисунков Нади Рушевой, в мир судеб Екатерины Трубецкой, Марии Волконской, Лизы Пиленко и других, после книг Богата и Ефремова воспринимать мир отношений героев "Тёмных аллей" сложно. Кстати, сам рассказ "Тёмные аллеи", давший название циклу, я не прочла - его нет в моих сборниках, потому не могу судить о душевности и духовности главных героев конкретно этого рассказа. Но по "разбору полётов" суть его я примерно поняла. Наверное, "Таня" - это что-то вроде аналогичной предыстории... В Тане действительно есть душевность. И готовность любить. И некая цельность. И тем горше её судьба.
Ольга: Если мы говорим об эмоциональной бедности и о богатстве чувств, давайте попробуем определиться, что подразумевается под этими словами. Итак, каковы характеристики чувства (эмоции)? Если представить чувство как направленную волну и сферическое поле одновременно, то получается примерно так: 1) интенсивность; 2) диапазон; 3) окрашенность: положительная – отрицательная (не забываем, что крайности сходятся); 4) направленность (интровертивная – экстравертивная). Чувство рождается в результате степени и качества реализации некоторой интенции (намерения), появление которой, в свою очередь, вызвано определённым мотивом. Мотив (побуждение к деятельности) возникает при взаимодействии базовых жизненных ценностей и практических целей. Что ценности и практические цели часто находятся в разных плоскостях – это мы давно знаем. Пример: я хочу защитить давно написанную диссертацию. Для этого мне неизбежно приходится общаться с рядом людей, в кругу которых процветают чинопочитание, лицемерие и проч., что кардинальным образом расходится с моими ценностями. Результат: диссертация лежит в столе, окрашенность эмоций – отрицательная. Человек рефлексирующий, на мой взгляд, – этот тот человек, который чётко осознаёт свои базовые ценности и осознанно стремится ставить себе жизненные цели, вектор которых не расходится (или расходится в минимальной степени) с базовыми ценностями. Тогда мотив будет максимально конструктивным, интенция осуществима, КПД высоким, чувство положительным. Интенсивность, диапазон и направленность чувства будут величинами, зависящими от качеств личности, от характера поставленной цели, от избранных способов её достижения и от наличия единомышленников, с которыми можно чем-либо делиться. Простой пример: если надо пробежать стометровку, можно рвануть с места, выложиться на все сто и потом полчаса пытаться отдышаться. Если надо бежать марафон, то мы постараемся с первых шагов дышать ритмично, расходовать силы размеренно, экономно. Какого человека, Костя, ты называешь обеднённым эмоционально? Того, который, посвятив время и силы изучению себя, стремится на этапе ввода данных гармонизировать ценности и цели, чтобы потом не бегать с сачком и не ловить выскакивающие, как чёртик из волевой табакерки, отрицательные эмоции? Ибо именно это мы получаем, когда человек стремиться управлять чувствами, то есть держать в узде воли внешние проявления уже сформировавшейся эмоции, транслируя в мир положительное, а отрицательное пытаясь в себе придавить (рождая собственные болезни и фобии). Чувства не управляемы (они трансформируемы); управляема до поры степень их трансляции в мир. Если же негативное чувство всё же возникло, то как раз управлять его трансляцией и уметь сублимировать (не только в смысле половом) необходимо. Вот мой отец при необычайном уровне витальной энергии управлять не умел и даже не подозревал, что такой способ взаимодействия с собой существует. Из детства (и не только) я вынесла воспоминания об огромном количестве его эмоциональных вспышек, которые заканчивались кулаками всеобщей истерикой. До навязчивости не хотела быть похожей в этом на отца, скоро поняла, что контролировать собственное поведение уже после возникновения вспышки практически невозможно, значит, надо учиться отслеживать его в зародыше. Чем занималась долгие годы и продолжаю с переменным успехом до сих пор :)
Сат-Ок: A.K. пишет: По-моему, следует развести две ситуации: (1) анализ ситуации вместо испытывания эмоций и (2) умение рефлексировать свои эмоции. Конечно, это лежит на поверхности. Социалист объединяет, если включить диалектику, тезис (рассудочный робот) с синтезом (раскованный самоконтроль йога), поднимая на щит антитезис и заявляя о его максимальном соответствии человечечности. Он делает это осознанно и принципиально, это его неизменная позиция; я с этой позицией в данном контексте столь же принципиально не согласен и объясняю - почему. Вот, собственно, и всё. По конкретно же Бунину нами с женой проделана большая работа и прежде дальнейшего обсуждения стоит её как-то прокомментировать в случае иного воззрения, а иначе как? Эдэль, цитаты из Богата были очень уместны. А что касается твоего последнего замечания, то можно сказать, что вся эта мрачная галерея списана с натуры (Бунин - великий писатель-реалист), и без всех этих несчастных героев и героинь русская литература была бы не в пример беднее. Совсем другое дело, когда кто-то сейчас объявляет, подобно Белякову, бунинских женщин своим идеалом. Или когда Социалист называет по сути бунинских персонажей более человечными, нежели ефремовских. Относительно же того, от чего человек ушёл, я бы спешить не стал... Отношения, описанные у Чернышевского или у Куприна в "Кусте сирени" и сейчас мало кто называет любовью.
Эдэль: Все поговорили и разошлись. А я продолжаю перечитывать Бунина, уже не "Тёмные аллеи", а другие рассказы. И думаю, что в нашем обмене мнениями о творчестве Бунина и его героях, важно всё-таки раздельно говорить о самой личности Бунина-писателя, человека чувствующего и способного к рефлексии, к лиричности, чуткости, душевности, духовности, и - о личностях прописываемых им героев. Ведь, как я понимаю, он не отождествляет себя с героями "Тёмных аллей", и вовсе не воспевает такую любовь - он действительно рисует картины той жизни и тех отношений, которая, по большей части, была характерна для людей его времени. Грустно, что только рисует с натуры, причём рисует случаи классические, негативные, которых было много, но не пытается своим творчеством создать некий позитивный пример преодоления драматической ситуации, вывести своих героев из неё плодотворно. Вот, наверное, из-за этого последнего мне и сложно воспринимать его рассказы. Первую часть автобиографической "Первой любви", кстати, перечитала с большим удовольствием. Про то, как мальчишки в деревне вставали спозаранку встречать рассвет и играли в индейцев. Всё созвучное и родное - каждое лето моего детства тоже проходило в деревне. И описано у Бунина всё так чутко, живо, что вспоминаешь-чувствуешь и вот эту предрассветную прохладу, и все запахи раннего утра, и прикосновение травы к босым ступням. Бунин тоже неоднозначен и разнолик.
Сат-Ок: Я ещё не разошёлся :) Отношение самого Бунина к женщинам недалеко ушло от отношения его героев, и описывал своих персонажей он вполне себе сочувственно. Вот Куприн был не такой - гораздо шире и великодушнее, поэтому мог, с одной стороны, написать "Гранатовый браслет", с другой - "Олесю", а с третьей - "Куст сирени". Такого диапазона у Бунина нет. И ничем иным, кроме как особенностями его личности, объяснять всерьёз это нельзя. Писатель и его творчество нераздельны. Пусть зависимость этих составных элементов иногда и нелинейна. А разнолики все, на кого пальцем ни покажи - и Чехов, и Тургенев, и Некрасов, и Толстой, и Достоевский... Даже Пушкин при всей своей мудрой светозарности.
полная версия страницы